Что такое дескрипция: Дескрипция | Понятия и категории

Содержание

Дескрипция — это… Что такое Дескрипция?

        логико-лингвистический термин, обозначающий специальные конструкции, играющие в формальных языках (См. Формальный язык) роль дополнительных (по сравнению с исходным словарём) собственных и нарицательных имён. В естественных языках эту функцию выполняют словосочетания типа: «тот (та)…, который (-ая)…» и «такой (-ая)…, что…» или артикли — соответственно определённый (определённые Д.) и неопределённый (неопределённые Д.). В логико-математических формализованных языках операторы определённых Д. (интерпретируемые указанными выше словосочетаниями 1-го типа) применяются к формулам (Предикатам), содержащим по крайней мере одну свободную переменную (См. Переменная), которую они в таких случаях «связывают», преобразуя данное выражение в обозначение единственного объекта, являющегося значением этой переменной (см. Квантор). Например, если Р(х) есть предикат x = log35, a ι — обозначение оператора определённой Д., то ιxP(x) есть дескриптивное имя того единственного значения x, при котором Р(х) истинно. Существование и единственность этого объекта служат непременным условием применимости ι-оператора к данному выражению и осмысленности описания. Если же условие единственности не выполнено, то такую «определённую» Д. естественно рассматривать как неточную формулировку неопределённой Д., интерпретируемой словосочетанием 2-го типа. Точным образом неопределённые Д. вводятся посредством так называемого ε-оператора, который, как и ι-оператор, относит определяемый объект к некоторому свойству или отношению и с помощью которого из формул соответствующего исчисления также можно получать предметные имена («ε-термы») — с той лишь разницей, что для применения ε-оператора не требуется не только доказательства единственности определяемого объекта, но и доказательства его существования (т. е. вводимый посредством ε-оператора объект, «зависящий» от допущения о его существовании, является в некотором смысле «условным объектом»). Одновременно с присоединением к данному формализованному языку операторов Д. в него вводятся специальные Постулаты (аксиомы (См. Аксиома), а иногда и правила вывода (См. Правило вывода)), кодифицирующие правила обращения со вновь введёнными формальными объектами (символами) и имеющие вид явных определений (См. Определение). Вводимые такими расширениями исчислений объекты при некоторых естественных условиях элиминируются (устраняются) из расширенных исчислений для весьма широкого класса формальных систем, так что присоединение Д. к системе, чрезвычайно удобное для практических целей, оказывается в этом смысле несущественным. Это обстоятельство, хорошо известное по естественным языкам, где Д. служат для образования синонимичных выражений, имеет место и для формализованных языков, где потребность в Д. обусловлена, грубо говоря, наличием в них бесконечного (потенциально) числа объектов, не имеющих собственных имён: как и любые другие «сокращения речи», Д. удобны, но не являются принципиально необходимыми.

         Лит.: Клини С. К., Введение в метаматематику, пер. с англ., М., 1957, § 74; Фрейденталь Х., Язык логики, пер. с англ., М., 1969, гл. 3, п. 25.

         Ю. А. Гастев, М. М. Новосёлов.

Слово ДЕСКРИПЦИЯ — Что такое ДЕСКРИПЦИЯ?

Слово состоит из 10 букв:

первая д,

вторая е,

третья с,

четвёртая к,

пятая р,

шестая и,

седьмая п,

восьмая ц,

девятая и,

последняя я,

Слово дескрипция английскими буквами(транслитом) — deskriptsiya

Значения слова дескрипция. Что такое дескрипция?

Дескрипция

Дескрипция (от лат. descriptio — описание), логико-лингвистический термин, обозначающий специальные конструкции, играющие в формальных языках роль дополнительных (по сравнению с исходным словарём) собственных и нарицательных имён.

БСЭ. — 1969—1978

ДЕСКРИПЦИЯ (от лат. descriptio — описание), описательное определение (характеристика) единичных объектов посредством общих понятий (имён, свойств и отношений), выполняющее ту же функцию, что и называние собств. именем.

Философская энциклопедия

ДЕСКРИПЦИЯ (от лат. descriptio — описание), описательное определение (характеристика) единичных объектов посредством общих понятий (имён, свойств и отношений), выполняющее ту же функцию, что и называние собств. именем.

Советский философский словарь. — 1974

Дескрипция определенная

Дескрипция определенная (от лат. descriptio — описание) языковое выражение, служащее для обозначения единичных объектов посредством описания их свойств или отношений к другим объектам.

Словарь по логике. — 1997

Теория дескрипций

Тео́рия дескри́пций (англ. Theory of descriptions) — теория описаний английского математика и философа Бертрана Рассела, известная также как Теория дескрипций Рассела (англ. Russell’s Theory of Descriptions (RTD)).

ru.wikipedia.org

ИСТИНА, ДЕСКРИПЦИЯ И ЭКСПЕРТИЗА

ИСТИНА, ДЕСКРИПЦИЯ И ЭКСПЕРТИЗА Вопрос о социальной ответственности ученого ставится обычно в связи с применением или использованием его научных достижений в рамках социума.

Новая философская энциклопедия. — 2003

ОПИСАНИЕ, дескрипция

ОПИСАНИЕ, дескрипция (англ. description — описание) — 1) — процедуры фиксации средствами естественного или искусственного языка сведений об объектах, фиксируемых в наблюдении, эксперименте и измерении; 2) — способ языковой индивидуализации объектов…

Новейший философский словарь / Сост. А.А. Грицанов

ОПИСАНИЕ, дескрипция (англ. description — описание) — 1) процедуры фиксации средствами естественного или искусственного языка сведений об объектах, фиксируемых в наблюдении, эксперименте и измерении; 2) способ языковой индивидуализации объектов…

Социология: Энциклопедия. — 2003

ИСТИНА КАК ДЕСКРИПЦИЯ

ИСТИНА КАК ДЕСКРИПЦИЯ Нормативное понимание истины предполагает соответствующий образ познавательного процесса, в котором познание имеет кумулятивный и линейный вид, а между наукой и всем иным знанием проведена демаркация.

Новая философская энциклопедия. — 2003

Русский язык

Дескри́пц/и/я [й/а].

Морфемно-орфографический словарь. — 2002


  1. дескриптивист
  2. дескриптивный
  3. дескриптор
  4. дескрипция
  5. десмолаза
  6. десмолиз
  7. десмологический

Заседание 13

19 января 2012

тема доклада:

 

ПРОБЛЕМА ЖЕСТКОЙ ДЕСИГНАЦИИ В СЕМАНТИКЕ ИМЕН СОБСТВЕННЫХ

 

докладчик:

Вострикова Екатерина Васильевна

научный сотрудник сектора социальной эпистемологии ИФ РАН

Тезисы доклада:

Проблема жесткой дессигнации в семантике собственных имен [1]

 

1. Аргумент Крипке

 

С. Крипке сформулировал аргумент против концепции, согласно которой значением собственного имени является скрытая сокращенная определенная дескрипция [2]. Имена, в отличие от дескрипций, являются жесткими дессигнаторами, т.е. обозначают один и тот же объект во всех возможных мирах.

Целью данного доклада является показать, каким образом два тезиса – тезис Крипке (1)  и  тезис Фреге (2) могут быть совместимы в рамках одной концепции.

 

(1)              Имена являются жесткими дессигнаторами.

(2)              Имена имеют дескриптивное содержание.

 

Я буду отстаивать концепцию металингвистического дескриптивизма, согласно которой значение имени «Аристотель» тождественно дескрипции вида «объект по имени «Аристотель»», «носитель имени «Аристотель»».

Модальный аргумент Крипке показывает, что имена ведут себя иначе в модальных контекстах, чем определенные дескрипции.

 

(3) Аристотель мог бы не именоваться Аристотелем.

(4) Человек, именуемый Аристотелем, мог бы не именоваться Аристотелем.

 

Предложение (3) является истинным, в отличие от предложения (4), которое является противоречием в одном из своих прочтений. В ответ на данный аргумент сторонник металингвистического декриптивизма мог бы сказать, что имена являются дескрипциями, которые синтаксичеки всегда должны интерпретироваться за пределами области действия модального оператора (т.е. имеют только широкое или dere прочтение).

Однако наиболее сильный аргумент Крипке состоит в том, что поведение простых предложений, не содержащих модальных операторов, с дескрипциями и именами различается в модальных контекстах.

 

(5) Аристотель именуется Аристотелем.

(6) Человек, именуемый Аристотелем, именуется Аристотелем.

 

(5) является истинным в одних возможных мирах, где Аристотель, как и в нашем мире, именуется Аристотелем, но ложным в других, где он именуется, например, Платоном. Предложение (6) является тавтологией и истинно во всех возможных мирах (если в них присутствует единственный человек по имени Аристотель [3]).

Чтобы обосновать свою позицию я постараюсь показать, что оба предложения (5) и (6) могут иметь разные прочтения: в одном прочтении оба предложения являются аналитическими, в другом – субъект интерпретируется как жесткий дессигнатор.

 

2. Возможно ли жеское прочтение дескрипций в простых предложениях?

 

В естественном языке существуют выражения, имеющие дескриптивное содержание и являющиеся одновременно жесктими дессигнаторами. Пример такого выражения (7) «этот человек по имени Аристотель». Согласно классическому анализу, предложенному Д. Капланом, данное выражение является жестким дессигнатором благодаря тому, что «этот» указывает на конкретного индивида, а также потому что дескриптивное содержание  «человек по имени Аристотель» оценивается только в актуальном мире. Т.е. когда мы оцениваем истинность предложения (8) в разных возможных мирах, мы не ищем в этих возможных мирах человека по имени Аристотель. Мы ищем человека, удоветворящего данному содержанию в актуальном мире, и смотрим, обладает ли он свойством «именоваться Аристотелем» в возможном мире. Таким образом (8) будет истинным в одних мирах и ложным в других.

 

(8) Этот человек по имени Аристотель именуется Аристотелем.

 

Сходным образом определенная дескрипция могла бы иметь «жесткое» прочтение, если бы у нас был механизм, фиксирующий мир, в котором оценивается ее содержание. Эту роль могли бы выполнять переменные возможных миров, которые вводятся в синтаксис по совершенно независимым от нашей проблематики основаниям.

Один из наиболее сильных аргументов в пользу необходимости введения переменных для возможных миров является интенсиональная независимость именных групп (фраз с определителем): мир, в котором оценивается субъект предложения, не обязательно совпадает с миром, в котором оценивается предикат (vonFintelandHeim2007). Данное утверждение можно продемонстрировать на примере анализа (9).

 

(9) Если бы каждый человек в этой комнате находился снаружи, то комната была бы пуста. (Keshet2008)

 

В данном случае, если мы оцениваем именную группу «все люди в этой комнате» внутри области действия «если бы», то мы получаем несовместимость в содержании «все люди в этой комнате находятся снаружи этой комнаты». Если мы оцениваем ее вне области действия «если бы», то мы получаем следующее прочтение «для каждого отдельно взятого человека в этой комнате верно, что если бы он был снаружи, то комната была бы пуста». Однако это не то прочтение, которое нас интересует. Нам нужно оценивать значение именной группы относительно актуального мира (все, кто сейчас актуально присутствуют в комнате), а значение предиката «быть снаружи» относительно возможного мира. Введение переменых для возможных миров с различными индексами будет решением для этой проблемы. «Каждый человек в этой комнате» будет сопровождаться переменной w0 (актуальный мир), а предикат «быть вне этой комнаты» будет сопровождаться переменной w1.

Если мы вводим переменные для возможных миров, то различие между именами и дескрипциями в простых предложениях будет сводиться к тому, что в случае с именами собственными мы сначала приписываем значение переменной мира для именной группы (имени), а затем оцениваем предложение в возможных мирах; а в случае с дескрипциями, мы обычно предполагаем структуру, в которой все переменные для возможных миров имеют одинаковый индекс.

Однако, это совершенно не обязательно, как мы видели из примера (9). Для того, чтобы выводить композиционально dere прочтения для предложений с модальными операторами, мы должны допускать возможность приписывания различных индексов даже для простых структур, а не только для модальных контекстов.

Таким образом, благодаря переменным возможных миров, мы можем зафиксировать мир оценки содержания дескрипции, и дескрипция, в частности и в нашем примере (6), может получать жесткое прочтение.

 

3. Имена в предложениях c глаголом-связкой «быть»

 

Обратимся теперь к примеру (5). Данное предложение, на мой взгляд, так же как и (6), имеет аналитическое прочтение, которое, однако, не лежит на поверхности. Чтобы сделать его более очевидным, я предлагаю несколько модифицировать наш пример с простым предложением, включающим имя. Представим, что мать объясняет ребенку, как устроена система именования в русском языке, и произносит (10):

 

(10) Человек по имени Саша и фамилии Ладов является Сашей Ладовым.

 

На мой взгляд, данное предложение осмысленно даже если говорящий и слушающий не знают никакого конкретного Саши Ладова. Крипке утверждает, что выражение «быть Аристотелем» или «являться Аристотелем» не может буквально означать «именоваться Аристотелем», такое употребление является метафорическим или неточным использованием языка. Однако, на это можно возразить, что существуют несколько видов предложений с глаголом-связкой «быть» и предложения тождества являются только одним из них. Другой вид – предикативные предложения, к которым, на мой взгляд, (10) и относится. Неверно полагать, что второй частью предикативного предложения всегда должен быть явный предикат, такой как «синий», «уставший». Вторая часть может быть выражена именной группой. Существует целый ряд дискуссий о том, каким образом можно идентифицировать тип предложения с глаголом-связкой «быть». Русский язык благодаря наличию в нем падежей позволяет с легкостью идентифицировать тип предложения. Если вторая часть выражена творительным падежом, то данная именная группа получает предикативное или по меньшей мере нереференциальное (атрибутивное) прочтение (Е. Падучева и В. Успенский 1979; Partee 1986). Таким образом, «являться» в (10) употребляется в прямом предикативном значении и данное прочтение маркировано синтаксически (с помощью падежа) и семантически (нереференциальным прочтением). 

Дополнительный аргумент против идеи о том, что данное прочтение является метафорическим, состоит в том, что это предикативное предложение можно превратить в буквальное предложение тождества, используя стандартный механизм изменения семантического типа, предложенный Б. Парти (Partee 1986). Этого нельзя достичь в случаях по-настоящему метафорических употреблений имен в предикативных предложениях, например:

 

(11) Он является настоящим Наполеоном

 

Простое изменение семантического типа  выражения «настоящий Наполеон» (с <e,t> на e) не даст нам предложения тождества, если “он”  и “Наполеон” указывают на разных людей.

Таким образом, простые предложения с именами и дескрипциями могут иметь различные прочтения. Различие между дескрипциями и именами при данном подходе сводится к тому, что дескрипции чаще получают нежесткое прочтение, тогда как имена чаще имеют жесткое прочтение.

 

Сноски:

 

[1] Собственными именами в естественном языке являются имена объектов, такие как “Пегас”, “Петр”, “Александр Сергеевич Пушкин”.

 

[2] Далее под словом «дескрипция» я буду иметь в виду только определенные дескрипции.

 

[3] Я оставляю за рамками данного доклада сложность связанную с тем, что в одном мире может быть более, чем один, индивид с данным именем, а значение определенной дескрипции требует, чтобы был только один объект, удовлетворяющий ее содержанию. Я буду предполагать, что данная проблема решается одинаково для всех видов дескрипций (стандартными решениями являются введение дополнительной переменной для свойств (К. фон Финтель, Дж. Стенли) или ситуационной переменной (П. Элбурн, И. Хайм)).

 

 

Литература:

 

·                    Keshet, Ezra (2008). Good Intensions: Paving Two Roads to a Theory of Good Intensions: Paving Two Roads to a Theory of the De re /De dicto Distinction. Ph.D. thesis, Massachusetts Institute of Technology, Cambridge, MA.

·                    von Fintel, Kai, and Heim, Irene (2007). Notes on Intensional Semantics. MIT Cambridge Mass.

·                    Падучева Е.В. и Успенский В. А. (1979). Подлежащее или сказуемое? Семантический критерий различения подлежащего и сказемого в биноминальных предложениях. Известия Академии СССР, Серия Литературы и языка 38.4, Москва, 349-360.

·                    Partee, Barbara (1986). Noun phrase interpretation and type-shifting principles. In eds. J. Groenendijk, D. de Jongh and M. Stokhof Studies in Discourse Representation Theory and the Theory of Generalized Quantifiers. 115-143. Dordrecht: Foris.

* Partee, Barbara (1998). Copula Inversion Puzzles in English and Russian. In Katarzyna Dziwirek, Herbert Coats, and Cynthia Vakareliyska, eds. Formal Approaches to Slavic Linguistics: The Seattle Meeting 1998, Ann Arbor: Michigan Slavic Publications, 361-395

Имена, дескрипции и проблема жесткой десигнации Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

\ена, дескрипции и проблема жесткой десигнации1

П. С. КУСЛИЙ

Введение

В философии языка традиционно считается, что языковые единицы могут указывать на объект либо просто именуя его, либо описывая. Примером первого способа указания может послужить такое имя собственное, как «Аристотель». Используя данный термин, мы лишь обозначаем одного конкретного индивида, ничего не сообщая о нем. Этого же самого индивида мы можем обозначить и иначе, а именно с помощью фразы «последний великий философ античности». В последнем случае обозначающая фраза также недвусмысленно указывает на конкретного человека, однако при этом осуществляется данное указание через описание тех свойств, которые присущи именно этому предмету.

Проведение описанного различия между двумя способами указания на объект восходит к Дж. С. Миллю, который рассматривал имена, как денотативные термины, т.е. как ярлыки объекта, ничего не сообщающие о его свойствах, и противопоставлял их коннотативным терминам, которые обозначали объект и предполагали наличие у него некоего атрибута2. Данное различие принято считать исходным пунктом теории именования. Однако «исходный» вовсе не обязательно означает «очевидный» или «не вызывающий разногласий».

С развитием символической логики с конца XIX века был указан ряд сложностей в строгом отделении имен от описывающих обозначающих фраз. Данные сложности обусловили более подробное исследование проблематики, связанной с референцией. При этом вопрос о правомерности классического миллевского противопоставления имен другим обозначающим фразам до сих пор является спорным. Сегодня дискуссии по этому вопросу ведутся между представителя-

1 Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № Об-ОЗ-ООЗОа.

— См.: Милль Дж. С. Система логики силлогистической и индуктивной. Спб., 1914.

ми двух теорий референции: дескриптивной (ДТР) и каузальной (КТР).

Данная статья посвящена исследованию аргументов основных представителей двух противоборствующих позиций и выработке более удовлетворительного подхода к пониманию проблемы референции.

Дескриптивная теория референции: ИМЕНА КАК СКРЫТЫЕ ДЕСКРИПЦИИ

Одним из первых философов, усмотревшим сложности в строгом проведении миллевского различия, был Б. Рассел. Обнаружение этих сложностей было вызвано квантифицированной записью, которую Рассел предложил для решения проблем семантики и, в частности, теории референции. Среди этих проблем одной из наиболее важных для него была проблема референции пустых обозначающих фраз.

Рассел ввел термин «определенные дескрипции» для описывающих обозначающих фраз и обратил внимание на случаи, когда определенные дескрипции не указывают ни на какой реальный объект. Примером такого случая является предложение «Современный король Франции лыс»3. Предложенная им формализованная запись такого предложения с использованием квантора существования выглядела следующим образом:

(1) Зх(х является современным королем Франции и ничто, кроме х, не является современным королем Франции, их является лысым).

Эта запись позволяла преодолевать парадоксы, связанные с использованием пустых обозначающих фраз. Однако при этом она поставила под сомнение различие между именами и обозначающими фразами (определенными дескрипциями). Если в формализованную запись можно подставлять дескрипции, то почему нельзя подставлять имена? Формализованное предложение с именем в таком случае выглядело бы как

(2) Эх(х является Аристотелем).

Если указание на объект осуществляется посредством связанной переменной, то предикатом, приписывающимся этой переменной, может быть и ярлык (имя), и описание (определенная дескрипция). Данная мысль подчеркивалась также У. Куайном, который, анализируя суждение «существует Пегас», предложил ввести свойство «быть Пегасом» или «пегасировать», что вполне позволяло рассматривать имена в квантифицированной записи так же, как и определенные дескрипции4. Таким образом, получалось, что в истинных экзистенци-альных суждениях, записанных на языке логики предикатов первого « ————-

5“ 3 См.: Рассел Б. Об обозначении // Язык, истина, существование.

Томск, 2002. С. 7-23.

Я 4 См.: Куайн У. В. О. О том, что есть // С точки зрения логики: 9 ло-

н гико-философских очерков. Томск, 2003.

порядка, переменные указывают на существующие объекты. Данный подход позволил рассматривать существование в терминах квантификации. Выработанный Куайном критерий существования, гласящий «существовать — значит, быть значением связанной переменной», демонстрирует именно этот результат5.

Критерий Куайна позволил придать теории дескрипций Рассела более законченный вид, что способствовало формированию так называемой «дескриптивной теории референции»: имена и определенные дескрипции указывали на объекты опосредованно, т.е. через квантифицированные переменные. Существовали же те объекты, на которые указывалось в истинных экзистенциальных суждениях. Такие объекты Куайн назвал «постулированными сущностями». Объект, иными словами, рассматривался как то, что удовлетворяло условиям, налагаемым на связанную переменную предикатным знаком (дескрипцией).

Дескриптивную теорию референции принято считать фреге-расселовской6. Это объясняется тем, что Фреге понимал смысл как способ детерминации денотата7. Теория дескрипций Рассела вместе с критерием существования Куайна указывает на детерминацию предмета посредством дескрипции. «Дескрипция» Рассела и «смысл» Фреге в этом контексте рассматриваются представителями КТР как говорящие об одном и том же. Оставив в стороне вопрос об адекватности такого рассмотрения, перейдем к анализу постулатов ДТР, являющихся центральными для ее противопоставления КТР.

Дескриптивная теория давала ответы на основные вопросы, стоящие перед семантической теорией. К этим вопросам относились следующие: (Г) проблема референции пустых имен, (2′) проблема тождества, (3′) проблема истинностного значения суждений, содержащих пустые имена, а также (4′) проблема неясных (неэкстенисональных) контекстов8. Проблема референции пустых имен, как уже было сказано, решалась посредством рассмотрения их как дескрипций, которые в терминологии Рассела также считались неполными символами.

7 Фреге Г. О смысле и значении // Логика и логическая семантика:

Сборник трудов. М., 2000. С. 231.

Смирнова Е. Д., Таванец П. В. Семантика в логике // Логическая семантика и модальная логика. М., 1967. С. 29-32.

9 Devitt М., Sterelny К. Language and Reality. 2nd Edition. Oxford, 1999. P. 46.

a о

Is

Каузальная теория референции: возврат к Миллю

Зарождение каузальной теории референции, противопоставленной дескриптивной теории, было обусловлено целым рядом факторов в развитии философии и логики в середине прошлого века. Однако исходным пунктом критики ДТР стало указание еще на одну проблему теории референции: (5′) обозначение объектов определенными дескрипциями, в которых неверно описываются свойства этих объектов. Было признано, что данная проблема не учитывалась в рамках дескриптивной теории, и, более того, были высказаны мнения о том, что ДТР не способна предложить решения для данной проблемы. Ведь если объект можно обозначать совершенно чуждой ему дескрипцией, то, согласно представителям КТР, нельзя и утверждать, что дескрипции детерминируют денотаты. Поэтому, по мнению представителей КТР, присущее дескриптивистам рассмотрение объекта как того, что соответствует условиям, выражаемым в определенной дескрипции, является некорректным. Известным примером здесь является Священная Римская империя, которая не была ни священной, ни римской10. Следствием этого вывода стал также отказ многих философов от дескриптивистского рассмотрения имен как скрытых дескрипций. Родоначальниками каузальной теории референции стали К. Доннел-лан и С. Крипке.

К. ДОННЕЛЛАН И РЕФЕРЕНЦИАЛЬНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ ОПРЕДЕЛЕННЫХ ДЕСКРИПЦИЙ

В своей статье «Референция и определенные дескрипции»11 К. Доннеллан указывает на два способа употребления определенных дескрипций: атрибутивный и референциальный. Доннеллан пишет, что если суждение «ф является \|/» используется атрибутивно, то в том случае, когда ничто не является ср, то, значит, ничто не является и \)/. При референциальном употреблении данного суждения из того факта, что ничто не является ф еще не следует вывод, что нет ничего, что было бы у. Иллюстрацией данному различию является следующая ситуация: если на вечеринке я вижу человека со стаканом мартини

10 Searle J. Proper Names // Mind. Vol. 67. № 266. 1958. P. 166-173. Критика ДТР с указанных позиций впервые была предложена представителями философии обыденного языка (Strawson P. F. On Referring // Mind. 3: Vol. 59. № 235. 1950. P. 320-344). Однако предложенная ими альтернати-

® ва — кластерная теория дескрипций (см. указанную работу Серла) — по

q своей природе оставалась дескриптивной. Развитие подлинно каузальной

I теории началось с работ К. Доннелана и С. Крипке.

г*?-, 11 Donnellan К. Reference and Definite Descriptions // The Philosophical

H Review. Vol. 75. № 3. 1966. P. 281-304.

121Ьк1. Р. 288.

;|ц

в руках, то я могу спросить: «Кем является господин, пьющий мартини?». Даже если выяснится, что этот человек вовсе не пьет мартини, а в стакане у него просто вода, то это еще не значит, что я ни на кого не указал. Я обозначил конкретного индивида, пусть и дескрипцией, которая ему не соответствует. В таком случае мне можно ответить, что это, допустим, Сидоров, но пьет он не мартини, а воду. Такое употребление определенной дескрипции будет референциальным. С другой стороны, если мне сообщили, что некто из присутствующих на вечеринке людей пьет мартини, я опять могу задать тот же самый вопрос. Однако на этот раз я уже не буду иметь в виду конкретного человека, поэтому если окажется, что на вечеринке мартини не пьет никто, то сообщенная мне информация неверна, и из присутствующих людей нельзя выделить никого, к кому бы она относилась. Ответ на мой вопрос уже не будет прямым, т.к. нельзя будет назвать фамилию конкретного индивида, а придется говорить, что этот вопрос некорректен, ибо такого человека на вечеринке нет. Употребление определенной дескрипции в данном случае будет атрибутивным.

В проведенном Доннелланом различии следует обратить внимание на то, что при обоих видах употребления существование некоторого индивида, удовлетворяющего условиям дескрипции, подразумевается, но подразумевается по-разному. Доннеллан пишет: «Когда определенная дескрипция используется референциально, помимо имеющего место предположения или подразумевания, что кто-то или что-то соответствует этой дескрипции, как это происходит при атрибутивном использовании, присутствует также и совсем иное предположение; говорящий полагает, что какой-то конкретный индивид удовлетворяет условиям дескрипции»12. Подобного предположения при атрибутивном употреблении нет. Для того чтобы знать, что некто использует дескрипцию референциально, мы должны знать, к какому именно индивиду она относится. Иными словами, для референциального использования определенной дескрипции, по Доннеллану, необходимо уже заранее детерминировать объект указания. Зафиксируем этот вывод и перейдем к анализу каузальной теории референции, разработанной С. Крипке.

Имена как жесткие десигнаторы: С.

ним дескрипции. Имя собственное, согласно Крипке, нельзя рассмат-ривать как скрытую дескрипцию, т.к. это приведет к противоречию. О.

Если собственное имя «Аристотель» понимать, исходя из связывае———- (В

<4кім

мой с ним дескрипции, например «последний великий философ античности», то понимание фразы «а что если бы Аристотель не связал свою жизнь с философией?» будет довольно проблематичным. Сложность здесь заключается в том, что, когда мы высказываем предположение о том, что Аристотель мог бы и не заниматься философией, мы вовсе не имеем в виду предположение о том, что последний великий философ античности мог бы не быть последним великим философом античности. Скорее наоборот: говоря об Аристотеле, мы хотим сказать, что именно этот индивид мог бы выбрать другую профессию. Если бы так произошло, то он при этом все равно оставался бы самим собой, но просто имел бы иную профессию1 ‘.

Предложения, описывающие возможные (контрфактические) ситуации, таким образом, не допускают взаимозаменимости имен и ассоциируемых с ними дескрипций. Это приводит его к утверждению о том, что имена собственные все же следует считать ярлыками, непосредственно обозначающими предмет (в данном случае Аристотеля) в любых контрфактических ситуациях. Поэтому, пишет Крипке, Фреге был неправ, когда рассматривал смысл как инстанцию, с одной стороны, указывающую на содержание термина, а с другой стороны, детерминирующую его объем. Эти две функции необходимо разделять. Поэтому имена собственные являются жесткими десигнаторами, указывающими на конкретного индивида. А дескрипции являются нежесткими десигнаторами, указывающими на случайные свойства, которыми этот индивид может обладать, а может и не обладать. Дескрипции лишь помогают зафиксировать денотат в момент нарекания его определенным именем1 . ———»—-

О 13 Kripke S. Op. cit. P. 59.

І 14

m

Фиксация предмета, согласно Крипке, может осуществляться и че-

н рез остенсивное указание на предмет, т.е. вообще без дескрипций.

самого объекта, на какой с помощью этого имени указывал тот человек, от которого этот новый пользователь это имя узнал. Такие каузальные цепочки объясняют, почему мы можем использовать имена великих людей прошлого и указывать при этом на этих самых личностей, не имея возможности с ними повстречаться.

Более обстоятельно идея каузальной связи была развита Г. Эвансом. Объект, считает Эванс, действительно воздействует на человека, однако каузальное отношение имеет место не между самим объектом и именующим его человеком (как утверждает Кринке), а между определенным состоянием объекта и объемом информации об этом объекте, которым обладает человек, использующий имя объекта15. Так, например, один и тот же человек кому-то может быть известен как Сэ-муэль Клеменс, а кому-то как Марк Твен. Эти два имени, обозначающие один и тот же объект, имеют, согласно Эвансу, различную каузальную цепочку референции. Одна тянется с момента нарекания данного индивида именем «Сэмюэль Клеменс», другая -«Марк Твен». Эти два имени были даны ему в разное время и при разных обстоятельствах. При этом объект остается одним и тем же. Поэтому, хотя утверждение «Сэмюэль Клеменс = Марк Твен» истинно, тем не менее то, что это так, может быть известно не всем. Кто-то может обладать только одним набором информации, связанным лишь с одной каузальной цепью.

М. Девитт и К. Стерельный, проанализировавшие данную проблематику в своем обширном труде «Язык и реальность», считают, что предложенное Эвансом описание каузальной цепи референции является выражением понятия смысла в рамках каузальной теории16. Иными словами, идея смысла, восходящая к Фреге, в каузальной теории референции представляется как тот или иной «способ репрезентации объекта». С утверждением Девитта и Стерельного можно вполне согласиться, особенно в свете того, как с помощью нового понятия смысла каузальная теория решает старые семантические проблемы. Так, (Г) проблема пустых имен объясняется наличием каузальной цепи при ее недостаточной обоснованности в объекте. Это возникает либо по причине связанности каузальной цепи с «ложно постулированной сущностью», г.е., по сути, вообще ни с какой реальной сущностью, как это случается при нарушенном восприятии (например, под воздействием психотропных средств или чего-либо еще), либо при преднамеренном введении выдуманной сущности (пример литературных героев и т.д.)17. (2′) Термины тождества, как это уже было видно, объясняются как относящиеся к одному и тому же предмету, но различающиеся по смыслу, который выражен в различном способе репрезентации объекта (т.е. в различных каузальных цепях референции, связываемых с каждым из двух терминов тождества). На основании

§§

ш

I

•(

*

<0

15 Evans G. The Causal Theory of Names // Meaning and Reference. N. Y., Q>

1993. P. 218. g

16 Devitt M., Sterelny K. Op. cit. P. 67. IP

17 Ibid. P. 74. a

|анорам

анализа пустых имен объясняется и (З1) проблема истинности суждений, содержащих пустые термины: они осмысленны, но ложны. Осмыслены они в силу того, что у присутствующего в суждении пустого имени все же есть своя каузальная цепь, а ложны потому, что данная каузальная цепь не фундирована ни в каком объекте. Объяснение проблемы (41) косвенных контекстов в рамках каузальной теории референции является технически более сложным, однако строго следует теории Фреге (т.е. той ее части, где смысл строго отделен от объекта, а не задает его). Как у Фреге в косвенном контексте на место референта встает смысл, так и в каузальной теории ключевую роль траст связываемый с именем способ репрезентации референта через каузальную цепь.

Каузальная теория, согласно утверждениям ее представителей, не менее успешно, чем дескриптивная, решает основные проблемы семантики. Однако главным ее преимуществом, по сравнению с дескриптивной теорией, является то, что она объясняет, (51) каким образом можно обозначать определенный предмет ложной дескрипцией. Этот результат был получен Доннелланом и, как было показано, стал отправной точкой для развития КТР.

Жесткая десигнация и референция

Постулаты сторонников каузальной теории референции были восприняты как сенсация в области философии18. Их идеи быстро обрели популярность и получили развитие. Сегодня они зачастую воспринимаются как само собой разумеющиеся, несмотря на критические возражения тех, кто остался приверженцем дескриптивной теории. А теория жестких десигнаторов Крипке и предложенный им аргумент, по словам одного из наиболее авторитетных на сегодня специалистов в этой области С. Соумса, позволяют выработать «решающее возражение всем стандартным формам дескриптивизма относительно значения имен», а также «привести к заключению о том, что ни одно имя собственное не обладает тем же семантическим содержанием, что и определенные дескрипции»19.

В свете подобных заключений оставшуюся часть статьи хотелось бы посвятить критическому анализу нескольких постулатов теории жестких десигнаторов, в частности, и каузальной теории референции в целом. Целью этого анализа является указание на ряд трудностей в рассмотрении имен исключительно как жестких десигнаторов, демонстрация причин, почему проект каузальной теории референции представляется невозможным без дескриптивной составляющей, и, наконец, выработка более адекватного подхода к пониманию жесткой де-сигнации в свете представленной критики.

18 Humphreys P. W., Fetzer J. H. (eds.) The New Theory of Reference: Kripke, Marcus and Its Origins. Dordrecht, 1998.

19 Soames S. Beyond Rigidity. N.Y., 2002. P. 15.

Имена и жесткая десигнация

Обратимся еще раз к предложенному Крипке примеру с Аристотелем. Для того чтобы говорить об Аристотеле в разных возможных мирах, как это делает Крипке, нужно для начала этого Аристотеля как такового постулировать. Если он постулирован как некая сущность, то тогда уже можно рассуждать о свойствах, которые ему могут принадлежать, а могут и не принадлежать. Но само постулирование Аристотеля осуществляется именно через указывающие на него дескрипции, ибо сказать просто, что термином «Аристотель» я буду обозначать Аристотеля, это, по сути, не сказать ничего. Поэтому следует признать, что постулирование денотата невозможно без его дескриптивной детерминации.

Сам Крипке с этим согласен. Как было видно, он пишет, что дескрипции используются лишь для фиксации денотата в момент его нарекания именем. Однако добавляет, что с течением времени свойства, присущие денотату, могут изменяться, и дескрипции, описывавшие его в начале, перестанут к нему о тноситься, тогда, как имя все также буде т обозначать этот самый денотат. Утверждение Крипке о том, что имя всегда обозначает объект изначального нарекания можно оспорить.

Рассмотрим известный пример корабля Тесея, который греки перестраивали, заменяя его части на новые до тех пор, пока корабль не оказался полностью состоящим из новых частей.

is

Если наш анализ верен, то получается, что, с одной стороны, одно и то же имя может в разное время быть свойственно разным объектам, и, с другой стороны, что один объект может быть рассмотрен как обозначаемый разными именами. Не означает ли все это, что имя, в конечном счете, не является столь уж жестким десигнатором, как говорит Крипке?

Имена, объекты

и ПОСТУЛИРОВАННЫЕ СУЩНОСТИ

При анализе теории жестких десигнаторов Крипке было замечено, что обсуждение свойств Аристотеля в контрфактических ситуациях возможно только после постулирования его как такой-то и такой-то сущности, именуемой «Аристотелем». Более того, при рассмотрении референциального употребления определенной дескрипции Доннел-ланом нами также была зафиксирована необходимость наличия заранее проведенной детерминации денотата, которая обусловливала бы саму возможность референциального употребления определенной дескрипции. Было также сказано, что первичное постулирование (детерминация) денотата возможно только дескриптивным способом. Недостаток должного внимания к этому обстоятельству со стороны критиков дескриптивной теории, похоже, позволяет вывести из их аргументов нежелательные для них следствия. Одним из таких следствий, как мы постараемся показать, является спутывание объектов и их имен. В наиболее наглядной форме это можно представить, если рассмотреть известный пример X. Патнэма о Земле-двойнике21.

Предлагаемая Патнэмом история является странным фантастическим рассказом. Во Вселенной существует планета, которая является почти полной копией Земли. Цивилизации находятся на одинаковом уровне развития, существуют те же страны, языки, культуры. Даже каждому отдельному землянину соответствует житель Земли-двойника с таким же именем, жизнью и т. д. Единственное различие между двумя планетами заключается в том, что термином «вода» на Земле называют вещество Н20, а на Земле-двойнике — вещество ХУ2.

Если космический корабль с Земли слетает на Землю-двойник, то в своем отчете земные космонавты смогут написать: «На Земле-двойнике “вода” значит ХЧХ». Жители Земли-двойника в подобной ситуации напишут: «На Земле “вода” значит Н20». На основании этого, пишет Патнэм, можно сказать, что термин «вода» на двух планетах имеет различное значение. Зафиксировав это, он предлагает перемес-ц.-. титься в 1750 год, когда состав воды был еще неизвестен ни на Земле, ни на параллельно развивающейся планете-двойнике. Разумеется, такое временное перемещение никак не повлияло на главные жидкости двух планет: Н20 осталась Н20, а ХУ2 осталась ХУ2. Но

21 Cm.: Putnam H. Meaning and Reference // The Journal of Philosophy. Vol. 70. № 19. 1973. P. 699-711.

Ш |

если в наше время, как было показано, значение «воды» на двух планетах было разным, то, значит, и тогда оно тоже было разным. Говоря о значении термина «вода» для некоторого земного жителя по имени Оскар, и его двойника Оскара2, Патнэм пишет, что уже «в 1750 году Оскар! и Оскар2 понимали термин “вода” по-разному, хотя они и были в одинаковых психологических состояниях… Поэтому сам по себе объем термина “вода” (а на самом деле даже и значение этого термина в его интуитивном доаналитическом понимании) не является функцией психологического состояния говорящего»22.

Если внимательно посмотреть на то, как Патнэм представляет свой пример, то можно заметить, что он начинает с постулирования определенной ситуации, которую читатель должен считать исходной: на Земле термину «вода» соответствует Н20, а на двойнике — XXX. Постулировав то, какие предметы даны «на самом деле», ему дальше несложно рассматривать ситуацию их соотношения с различными терминами и знанием или незнанием об этом жителей двух планет.

В выдуманной истории легко сказать, из каких предметов состоит универсум. Но обстоят ли так дела в действительности? Знаем ли мы заранее, какие предметы существуют? Сказать, что Вечерняя звезда — это Утренняя звезда, можно, лишь зная о существовании Венеры. Пока мы не знали, о существовании Венеры, то не знали и что Утренняя звезда и Вечерняя звезда — одно и то же. Истинность данного тождества можно утверждать лишь ссылаясь на предмет, обозначаемый обоими терминами. В случае с Венерой, у этого предмета как раз есть имя, отличающееся от двух других, а именно «Венера».

Однако мы не всегда имеем дело со столь удобными примерами, как пример Фреге. В случае с примером Рассела о Вальтере Скотте, у нас уже нет третьего имени, обозначающего тот предмет, относительно которого истинно тождество «Вальтер Скотт = автор Веверлея».

Однако важно понимать, что даже если мы не вводим третье имя, мы, тем не менее все равно этот предмет как-то обозначаем. Сказать, что

(3) «Вальтер Скотт» и «автор Веверлея» означают Вальтера Скотта

(или автора Веверлея), — это не сказать, по сути, ничего. Гораздо более правильным был бы следующий вариант: «Вальтер Скотт» и «автор Веверлея» означают__________, где на месте прочерка был бы сам рефе-

рент. Но мы вынуждены использовать слова. А использование слов -это и есть определенный способ задания предмета (или референта).

Именно это и призвана показать дескриптивная теория референции. Поэтому даже если Рассел в своем примере не называет эту сущность никаким именем, мы, тем не менее, понимаем, что он не пытается нам сообщить, нечто вроде (3). И если бы мы задались вопросом о том, что именно означают термины «Вальтер Скотт» и «автор Веверлея», то нам бы ничего не осталось, кроме как обозначить или описать этого человека еще каким-то третьим способом. Таким образом, мы бы получили что-то похожее на: О.

(4) «Вальтер Скотт» и «автор Веверлея» означают автора Айвенго.

Я

*

ю

22

ІЬісі. Р. 702. Н

X Зак. 1203

113

V

11

(5) «Вальтер Скотт» и «автор Веверлея» означают мужа Шарлоты Карпентер.

При этом важно понимать, что эпистемологический статус имени и определенной дескрипции здесь одинаков. Можно, например, знать, что «автор Веверлея» означает Вальтера Скотта, но не знать, что Вальтер Скотт обозначается также и как «автор Айвенго». Можно знать, что «автор Айвенго» означает автора Веверлея, но не знать, что «Вальтер Скотт» также означает автора Веверлея.

То, что в (4) и (5) используется одно имя и две определенные дескрипции и к тому же имя и одна определенная дескрипция заключены в кавычки, а одна определенная дескрипция не заключена в кавычки, по большому счету ничего не значит. Можно взять два имени одного индивида и одну относящуюся к нему определенную дескрипцию:

(6) «Сэмюэль Клеменс» и «Марк Твен» означают автора Принца и нищего

(7) «Марк Твен» и «автор Принца и нищего» означают Сэмюэля Клеменса

(8) «Сэмюэль Клеменс» и «автор Принца и нищего» означают Марка Твена

Варианты (6)-(8) призваны показать, что никакой существенной разницы между именем и определенной дескрипцией нет. Нельзя придавать привилегированный статус ни одному из терминов. А именно это и пытаются сделать сторонники каузальной теории референции. Однако вернемся к примеру Патнэма с Землей-двойником.

Как уже было сказано, нам изначально постулируется разница между Н20 и XYZ. Выходит, что «вода» — это термин, а Н20 — это как бы сам предмет. Однако не является ли «Н20» так же именем, как и термин «вода»? В чем его привилегированность? Можно сказать, что есть люди, которые знают, что такое вода, но не знают, что это же самое можно называть и термином «Н20». Однако можно представить и обратную ситуацию, когда человек, родившийся и проживший всю жизнь в лаборатории, где для обозначения этого самого вещества использовали только термин «Н20» будет знать, что оно обозначается этим термином, но не будет знать, что термин «вода» также обозначает это вещество.

Патнэм постулирует, что жидкость на Земле была Н20, а жидкость на Земле-двойнике — XYZ, и в 1750 году, и в 1950 году. И поэтому термин «вода» всегда якобы имел разное значение на двух планетах. А то, что в 1750 году могло показаться, что эти термины имеют одинаковое значение, объясняется тем, что просто тогда люди еще не знали, что на самом деле «вода» на Земле означает не то, что «вода» на двойнике. Однако неясно, почему Патнэм считает, что состояние «на самом деле» — это то, что имеет место в 1950 году? Позволим себе Й немного дополнить его фантастическую историю. Нам ничто не ме-

О шает допустить, что в 2150 году ученые покажут, что, в конечном

* счете, все-таки в основании Н20 и XYZ лежал один элемент ABC,

и поэтому на самом деле термин «вода» все-таки имел общее значение

<!

*

ге

все это время на обеих планетах. Подобные революции науке известны. Даже само сделанное где-то в XIX веке открытие Н20 и ХУ2, как лежащих в основании того, что называлось «водой», является примером такой революции. Почему же нечто равнозначное не может произойти в 2150 году?

Разумеется, в придуманной Патнэмом истории подобное развитие событий можно и запретить, сказав, что объяснение природы воды раз и навсегда останется одним и тем же. История эта и так крайне фантастичная, поэтому два-три мыслимых или немыслимых запрета ее не испортят. Однако можем ли мы налагать подобные запреты в действительной научной практике? Утверждение Патнэма о том, что природа воды всегда будет объясняться так, как сегодня, мало чем отличается от утверждения какого-нибудь древнего его предшественника о том, что у магнита есть душа и так будет всегда. Поэтому, видимо, следует признать, что и вода, и магнит с душой, и Н20, и ХУ2 являются, в конечном счете, постулируемыми сущностями. У Патнэма же они представлены в качестве предметов самих по себе. Если даны предметы сами по себе, то тогда все остальное решается довольно просто. Но на каком основании «Н20» и «ХУ2» получили такой привилегированный статус, превратившись из имен в предметы, — непонятно. Если термин «Сэмюэль Клеменс» рассматривать не как термин, а как предмет сам по себе, то проблема тождества снимается, ибо (7) будет истинно. Однако (6) и (8) уже будут говорить не о том, что два имени означают один и тот же объект, а о том, что объект и имя означают имя. Последнее, разумеется, недопустимо. Но, похоже, именно это предлагает сделать Патнэм, когда рассматривает «Н20» как объект, а «воду» как термин.

Итак, чтобы установить тождество двух терминов, нужно иметь один объект, относительно которого это тождество будет истинным. Однако установление этого объекта, его детерминация, может быть осуществлено только через дескриптивный метод референции. Поэтому и сам объект, относительно которого устанавливается истинность тождества, в конечном счете является постулированной сущностью, просто введенной несколько ранее, но с помощью все того же дескриптивного способа, и на момент установления тождества принимаемой в качестве реальной и выражаемой в так называемом «фоновом» языке23. >osit): человек ложно думает, что некоторая сущность существует»’4. Введение такого термина, как «постулируемая сущность», в словарь представителя каузальной теории представляется нам, как минимум, странным. Если пустое имя является следствием ложно постулированной сущности, то тогда можно предположить, что непустое имя будет верно постулированной сущностью. Но если мы имеем дело с объектами, как уверяют нас сторонники каузальной теории, то становится непонятным, откуда вообще берутся постулированные сущности. Также неясно, каков их статус по сравнению с объектами и как отличать одни от других. Ведь пустые имена, как правило, изначально вводятся как непустые (разумеется, за исключением тех случаев, когда пустые имена вводятся как таковые намеренно, например в литературном произведении). Особенно наглядно это проявляется в науке. Так, например, теория эфира в свое время представлялась вполне научной и говорящей о реально существующем денотате. Таким образом, если сторонники каузальной теории говорят об объектах, то они уже не могут говорить о постулируемых сущностях, т.к. это сразу вернет их к критерию существования Куайна и исходным установкам отрицаемой ими дескриптивной теории референции.

Подведем предварительные итоги. Вследствие проведенного анализа каузальной теории референции мы пришли к следующим выводам: (а) имена могут употребляться и не как жесткие десигнаторы объектов; (Ь) в каузальной теории референции имеет место спутывание объектов с терминами фонового языка; (с) каузальная теория референции объясняет проблему пустых имен в терминах постулированных сущностей, что говорит о ее опоре на дескриптивную теорию и не согласуется с исходной установкой на объект.

Возможна ли каузальность

„ БЕЗДЕСКРИПТИВИЗМА?

ч

^ Разработанные выше критические аргументы против каузальной

О теории референции по своей сути не новы. Указанные проблемы каузальной теории были отчасти усмотрены самими сторонниками этой

Я

«4 Devitt М., Sterelny К. Op. cit. Р. 74.

11

теории. Так, Г. Эванс критиковал Крипке за то, что его теория жестких десигнаторов не допускает смены денотата для имени собственного. Разработанный Эвансом новый вариант каузальной теории референции является более состоятельным, чем теория Крипке, т.к. дает удовлетворительный ответ на выдвинутые возражения, а также и на многие другие вопросы. Однако для наших целей анализ данной теории не является необходимым, потому что Эванс признает необходимость дескриптивной составляющей в общей теории референции.

Как уже говорилось выше, Эванс более четко объясняет понятие смысла в каузальной теории, связывая его с каузальным методом презентации объекта. Однако для него невозможно, чтобы имя обозначало некоторый объект, никак не связанный с ситуацией употребления этого имени. Он приводит следующий пример. У Британского короля Артура был сын Анир, которого в легенде об Артуре спутали с местом захоронения короля. Согласно теории жестких десигнаторов Крипке, человек, говорящий «Анир — это место захоронения короля Артура», несмотря ни на что, обозначает его сына. Данный вывод Эванс считает невозможным, и поэтому признает, что «денотация имени, используемого в определенном обществе, должна все же некоторым опосредованным образом зависеть от того, что использующие это имя люди пытаются им обозначить»25. Девитт и Стерельный развивают эту мысль и пишут, что «человек, нарекающий определенный объект именем, на определенном уровне все же должен “иметь представление” о причине воспринимаемого им опыта (т.е. об объекте. -П. К.) в каких-то общих терминах»26. Из этого они делают следующий вывод: «Таким образом, получается, что наша каузальная теория референции не может быть “каузальной в чистом виде”. Она должна быть “дескриптивно-каузальной” теорией: в момент нарекания объекта именем само имя ассоциируется (будь то осознанно или неосознанно) с некоторой дескрипцией»27.

Данный вывод является важным, поскольку он согласуется с выводами проведенного выше анализа каузальной теории референции, согласно которым дескриптивная составляющая не может не присутствовать при задании объекта. Однако при этом встает вопрос: в какой степени КТР опирается на ДТР? Нужна ли дескриптивная составляющая только для того, чтобы зафиксировать референцию, или она остается базовой на всех этапах использования термина? Кажется, что проведенный анализ указывает на то, что ДТР является более фундаментальной теорией. Объект нельзя поименовать, не ассоциируя его имя с определенным набором дескрипций, детерминирующих нарекаемую сущность. Более того: при дальнейшем использовании имени необходимо подразумевать ассоциируемые с ним дескрипции, в противном случае мы столкнемся с рассмотренной выше проблемой корабля Тесея. Наконец, решение таких стоящих перед семантической ш ___________ Q.

~5 Evans G. P. Op. cit. P. 218. X

26 Devitt М., Sterelny K. Op. cit. P. 80. *

27 ibid. 0

||]анорам/3

теорией проблем, как (Г), (2′) и (5′), затруднительно обойтись без использования таких терминов, как «постулируемые сущности» и «фоновый язык», которые являются неотъемлемыми составляющими ДТР. Из всего этого следует, что если ДТР верна, то, значит, ее рассмотрение имен как скрытых определенных дескрипций тоже верно.

Имена и определенные дескрипции

КАК ДЕСИГНАТОРЫ

ш

Мы пытались показать, что рассмотренные критические возражения против дескриптивной теории референции со стороны каузальной представляются не вполне обоснованными и имена все же можно рассматривать как скрытые дескрипции. Все это, однако, не означает, что результаты, полученные представителями каузальной теории, не являются значимыми. Наш язык (будь он русским, английским, немецким, французским и т.д.) по своей грамматической структуре ориентирован на предметы, с одной стороны, и на их свойства и отношения, с другой. Первые и последние необходимо различать, т.к. те или иные свойства и отношения предметам могут быть присущи, а могут и не быть. При рассмотрении контрфактических ситуаций проведение данного различия становится неизбежным, поэтому функцию жесткого десигнатора необходимо отличать от функции нежесткого десигна-тора. Данное функциональное различие можно считать одним из важных достижений каузальной теории референции.

Что касается имени собственного, то, как десигнатор, оно действительно зачастую является более жестким, чем какая-либо отдельно взятая определенная дескрипция. Однако это не означает, что оно остается таковым всегда. Это было видно из примера о том, что последний великий философ античности мог вовсе не носить имя «Аристотель». На примерах с Вальтером Скоттом, как автором Веверлея, автором Айвенго и мужем Шарлоты Карпентер, было показано, что жестким десигнатором, представляющим сам предмет, является обозначающая фраза, употребленная в фоновом языке. Однако, похоже, быть жестким десигнатором и употребляться в фоновом языке может не только имя собственное, но и определенная дескрипция. Таким образом, если Г. Эванс прав и теория референции, в конечном счете, должна быть каузально-дескриптивной, то ее каузальная составляющая должна заключаться в различении жестких и нежестких десигна-торов, а дескриптивная — в том, как детерминируются объекты, рассматриваемые в качестве существующих.

Что же касается различия имен и определенных дескрипций, то классики аналитической философии, похоже, были правы, и первые все же сводимы к последним. Это, однако, не означает, что функция жесткого десигнатора сводима к функции нежесткого десигнатора, а, скорее,свидетельствует лишь о том, что в качестве жесткого десигнатора может выступать как имя, так и определенная дескрипция.

Дескрипция что это? Значение слова Дескрипция

Дескрипция в Энциклопедическом словаре:

Дескрипция — (от лат. descriptio — описание) — языковая конструкция, заменяющая собственное или нарицательное имя предмета. В естественномязыке передается словосочетаниями типа «тот…, который…» и «такой…,что…».

Определение слова «Дескрипция» по БСЭ:

Дескрипция (от лат. descriptio — описание)
логико-лингвистический термин, обозначающий специальные конструкции, играющие в формальных языках роль дополнительных (по сравнению с исходным словарём) собственных и нарицательных имён. В естественных языках эту функцию выполняют словосочетания типа:
«тот (та)…, который (-ая)…» и «такой (-ая)…, что…» или артикли — соответственно определённый (определённые Д.) и неопределённый (неопределённые Д.). В логико-математических формализованных языках операторы определённых Д. (интерпретируемые указанными выше словосочетаниями 1-го типа) применяются к формулам (Предикатам), содержащим по крайней мере одну свободную переменную, которую они в таких случаях
«связывают», преобразуя данное выражение в обозначение единственного объекта, являющегося значением этой переменной (см. Квантор). Например, если Р(х) есть предикат x = log35, a ι — обозначение оператора определённой Д., то
ιxP(x) есть дескриптивное имя того единственного значения x, при котором Р(х) истинно. Существование и единственность этого объекта служат непременным условием применимости ι-оператора к данному выражению и осмысленности описания. Если же условие единственности не выполнено, то такую
«определённую» Д. естественно рассматривать как неточную формулировку неопределённой Д., интерпретируемой словосочетанием 2-го типа. Точным образом неопределённые Д. вводятся посредством так называемого &epsilon.-оператора, который, как и
ι-оператор, относит определяемый объект к некоторому свойству или отношению и с помощью которого из формул соответствующего исчисления также можно получать предметные имена («&epsilon. -термы») — с той лишь разницей, что для применения
&epsilon.-оператора не требуется не только доказательства единственности определяемого объекта, но и доказательства его существования (т. е. вводимый посредством &epsilon.-оператора объект, «зависящий» от допущения о его существовании, является в некотором смысле «условным объектом»).
Одновременно с присоединением к данному формализованному языку операторов Д. в него вводятся специальные Постулаты (аксиомы, а иногда и правила вывода), кодифицирующие правила обращения со вновь введёнными формальными объектами (символами) и имеющие вид явных определений. Вводимые такими расширениями исчислений объекты при некоторых естественных условиях элиминируются (устраняются) из расширенных исчислений для весьма широкого класса формальных систем, так что присоединение Д. к системе, чрезвычайно удобное для практических целей, оказывается в этом смысле несущественным. Это обстоятельство, хорошо известное по естественным языкам, где Д. служат для образования синонимичных выражений, имеет место и для формализованных языков, где потребность в Д. обусловлена, грубо говоря, наличием в них бесконечного (потенциально) числа объектов, не имеющих собственных имён: как и любые другие
«сокращения речи», Д. удобны, но не являются принципиально необходимыми.
Лит.: Клини С. К., Введение в метаматематику, пер. с англ., М., 1957, § 74. Фрейденталь Х., Язык логики, пер. с англ., М., 1969, гл. 3, п. 25.
Ю. А. Гастев, М. М. Новосёлов.


Грякалов Н.А. Персонаж ученого (дескрипция научного этоса)

Н. А.
Грякалов

Персонаж ученого
(дескрипция научного этоса)[1]

 

1. О начале.

Уклониться от необходимости начинать… Это уклонение
остается непривычным для философии, традиционно озабоченной обратным: как
начинать? с чего? что избавит от двойников и ложных претендентов? кто «подобьёт
бабки» – раз и навсегда увязав начала и концы? Платон, Декарт, Гегель, Гуссерль…
Никто, впрочем, не сомневался в отношении апоретического характера самого
начала, его превратной («диалектической») природы: «Парменид» и «Наука логики»
лишь наиболее парадигмальны. Однако саму зачарованность началом – под маской
тезиса о необходимости его прояснения – можно считать фактом. Этот
«предрассудок философов» навязчив. Отсюда и странность претензии.

Ей, как минимум, следует внять – и тогда
за волшбой истока вещей откроется «не некая вневременная тайна их сущности, но
тайна, состоящая в том, что у них нет сущности – или что их сущность была
постепенно, шаг за шагом, выстроена на чуждых ей основаниях»[2].
Перед нами изобретение (Erfindung), и оно всегда –
контр-изобретение: силы выступают только под масками сил, им предшествующих
(поэтому-то и было необходимо, чтобы философ надел маску жреца, затаился в миг
собственного рождения, чтобы, таким образом, «секрет философии» был утрачен изначально)[3].
Причем это контр-изобретение таково, что носит на себе следы крови, подлости… а
то и смехотворного ничтожества, «убюэскности» – но «историк не должен опасаться
мелочности, поскольку именно при помощи мелочи, при помощи пустяка, и было в
итоге создано великое. Торжественности происхождения необходимо
противопоставить <…> мелочную и постыдную низость подобных подделок и
выдумок»[4].
Отсюда вердикт: там, где берут начало вещи, смыслы, институты, практики, вместо
идентичности – сколь угодно «становящейся» – их истока (Ursprung)
расположен лишь раздор-столкновение других вещей. Разноголосица.

Эта разноголосица втянет в себя любой дискурс,
который, рискнув отвернуться от «Что есть?» и «Как возможно?», спрашивает: «Кто
говорит?». В этом плане вопрос действительно есть водораздел философского
настроения – как в отношении учрежденного им предметного поля, так и в
отношении изобретенного им животного-мышления, идиосинкразией которого и будет,
собственно говоря, философ[5].
Втянуть дискурс в распрю означает принудить его к вопросу об ориентации (то
есть, в свою очередь, к ответу на вопрос «кто?»), к самоопределению в отношении
друзей и врагов, ведь за разноголосицей стоят констелляции сил, сущих в
отношении к другим силам. Строго говоря, сила никогда не бывает в единственном
числе – она всегда уже является отношением или властью: у силы нет ни другого
объекта, ни другого субъекта, кроме силы. Встреча силы и формы рождает интерпретацию, поскольку интерпретировать
означает не высвечивать сколь угодно возвышенную сущность, но подчинять, насильно или добровольно, систе­ме правил, не несущей в себе никакой
существенной сигнифика­ции.

Крайне важно поэтому, чтобы история форм
не заслоняла историю борьбы за форму, тот факт, что понимание – это всегда
полемическая ставка, что последним его основанием является «способность видеть
(theorein) и навязывать свое видение, которая, вводя
различие, деление и разделение, производит священное»[6].
Видимо, психоистория (генеалогия и типология характерности) вообще может быть
озвучена только в стратегических терминах и понята как война (точнее –
множественность войн), цель которой – возможность проводить границы и терминировать
субъекта, Бога и мир через сам акт оглашения. Перед нами перформанс, а не
констатация, в котором совершается то, что провозглашается сделать, и,
следовательно, его событийная привязка не поддается устранению.

Здесь никто не мыслит абстрактно. Именно
эта перспектива позволит Деррида прочитать американскую Декларацию
независимости как парадоксальный акт учреждения нации жестом подписи, в свою
очередь, производящимся от имени этой нации: народ, порождаемый в качестве лица
– в качестве возможного подписывающего – возникает в событии подписи и
посредством него. Подпись сотворяет подписывающего. Юридически американской
нации (подписывающего) не было до самого текста Декларации, которая сама
остается творцом и гарантом собственной подписи: «Подписывая, народ оглашает –
и делает то, что оглашает сделать, но откладывает это из-за посредничества
своих представителей, представительство которых полнее узаконено лишь подписью,
то есть задним числом: впредь у меня есть право подписывать, на самом деле у
меня оно уже заведомо будет, потому что я смог себе его дать»[7].

Такого рода эмпиричность ставит вопрос о топосе
субъекта высказывания, причем это его в-мещение организовано в соответствии с
правилом регулярности, а не оригинальности. Когда мы смещаем вектор интереса от
пропозиций к высказываниям, мы тем самым сдвигаемся от смысла – к событию,
которое всегда реально: в счет идет лишь то, что было сформулировано там и
тогда, с конкретными лакунами и пробелами. Такого рода аналитика озадачена
обстоятельствами, а не сущностями[8]. Язык
– избыточное образование, позволяющее об одном и том же говорить по-разному.
Однако эта избыточность «только лишь» мыслима (и значит – абстрактна): на деле
многообразие возможностей, предоставляемых языком, проходит достаточно жесткие
процедуры селекции. Это прореживание поля дискурса сопровождает все, что
реально говорится. Реальность вообще селективна (что хорошо понимал уже
Аристотель: форма затормаживает дюнамисы, смиряет их буйство).

Можно выделить несколько моментов
«селекции дискурса», теряющихся в «слепом пятне» аналитики, отправляющейся от
пропозиций, их логических и семантических инвариантов. Во-первых, всегда
существует запрет как простое табуирование. Во-вторых – квалификация
вменяемости: сам факт высказывания еще не предопределяет того, что в том или
ином поле оно будет воспринято всерьез (так в новоевропейской культуре
конституируется опыт безумия, всегда говорящего нечто другое, чем оно самое; по
этому же принципу будет осуществляться сегрегация слова ребенка, женщины, раба,
чужестранца, иноверца). Формально-правильное высказывание вполне может быть
невменяемым и восприниматься «как кимвал бряцающий и водопад гремящий».
В-третьих – квалификация авторитетности: дискурс всегда есть место власти –
говорит тот, кто обладает правом на речь, авторитетом[9]. И,
наконец, – сегрегация алетическая, разделение дискурсов на основании их
истинности или ложности, когда дело уже не в том, чем является дискурс или что
он делает, но – что высказывается.
Алетической сегрегации будет суждена долгая жизнь и, кажется, целая серия
триумфов – над поэтом, софистом, мистиком, политиком. Во всяком случае, именно
она придаст новую форму нашей воли к знанию. И тогда теоретические мутации, в
числе которых будет, конечно, и мутация, приводящая к появлению самой «теории»,
могут прочитываться «как результат появления новых форм воли к истине»[10].

 

2. Наука и
власть.

Демиург обладал серьезными и
небезынтересными рецептами творчества. С их помощью он создал множество
самообновляющихся видов. Неизвестно, будут ли когда-нибудь воссозданы эти
рецепты. Впрочем, это и ни к чему, поскольку даже если его классические методы
творения окажутся раз и навсегда недоступными, остаются методы нелегальные,
великое множество методов еретических и преступных.

Бруно Шульц

Предельным образом связка знание / власть, их
избирательное сродство были развернуты на двух метафизических маршрутах: Гегель
и Ницше. Однако сами эти имена – эмблемы некоторого мыслительного множества,
роя. То есть «Гегель» – значит и Кожев, и Маркузе, и авантюра «Коллежа», и
марксистская рецепция (Лукач, например). То же самое и с Ницше. Он –
«учредитель дискурсивности», предоставляющий не только возможность аналогии, но
– и это главное – возможность вариации. Последняя провокативна, это вызов – и
ответ на него был дан Фуко, Делезом, Бурдье…

Гегелевский дискурс впервые позволил помыслить
взаимопринадлежность тирании и мудрости (и в этом смысле Гегель переворачивает
Платона, для которого тирания – связное безумие, вырастающее из развязного
безумия демократии[11]).
Философская рефлексия приводит к осознанию «ситуации», наличной в некоторый
момент истории – то есть к уяснению фактичности мышления. В противном случае
субъект просто претерпевает политический мир
подобно тому, как животное претерпевает окружение
– природный универсум, в который оно погружено. Однако, «если человек
удовлетворяется философским пониманием (= объяснению и оправданию) данной
политической реальности, он никогда не в силах превзойти ни саму эту реальность,
ни соответствующую ей философскую идею. Для “преодоления”, для философского
прогресса к Мудрости (= Истине) требуется, чтобы политически-данное (которое
может отрицаться) действительно отрицалось Действием (Борьбы и Труда) таким
образом, чтобы новая историческая или политическая (то есть человеческая)
реальность сначала творилась самим этим активным отрицанием уже существующей
реальности и ее философского понимания, а затем понималась в рамках новой
философии»[12].

Линия Дионисий – Наполеон – Гитлер есть «линия
внешнего» для бытийной истории (размеченной как Платон – Гегель – Хайдеггер).
Но философу не в чем упрекнуть тирана, бьющегося над тем, чтобы воплотить
философскую идею в действительность. Факт тиранического правления, делающий
науку функцией власти, приобретает осмысленность как момент движения формы –
уяснение которого совпадает с признанием возможности и необходимости движения к
новым расколам как в философии, так и в самой действительности. Формальное
различие является также и реальным, действительным различием только тогда,
когда знание своей новой свободной формой революционизирует также и
субстанциальное содержание.

Абсолютное знание логически-одновременно абсолютному
оружию. Атомная бомба, по словам Маркузе, есть единственная форма обретения
абсолютного понятия, коль скоро победа в чисто словесной «дискуссии» не
является достаточным критерием истины: до тех пор, пока «мы» довольствуемся
разговором, отсутствует реальная возможность до конца элиминировать
противоречащего нам и, следовательно, элиминировать само противоречие. Это еще
платоновская проблема: Сократ рассуждает об удовольствии, а «красавец Филеб»
приносит очистительную жертву Афродите и, подобно колоссу, «хорошо лежит»,
показывая тем свое отношение «ко всей этой философии»[13].
Ему, в отличие от Алкивиада, вообще нет дела. Подлинная проблема не в том, что
диалектика предполагает «первичную пригодность к предметной дискуссии»[14], но
в том, что реальностью является позиция, для которой она – просто болтовня. И
что тогда? Имеется в виду: а что делать, если с тобой не хотят беседовать? Из этой ситуации Кожев и пытается выйти,
говоря, что никто не полемизирует с помощью слов, но с помощью воплотившихся,
реализованных эйдосов – дубин и пушек, колесниц и авианосцев. А для этого нужен
«Христос»[15]. И всякая философия,
игнорирующая этот основополагающий факт, есть идеалистическая мистификация.

Гегелевская мысль множеством самых интимных уз связана
с механизированным насилием: путь оружия есть путь созидающей/сознающей себя
свободы – «образованной негативности».
Это – высвобождение из непосредственности субстанциальной жизни, в котором
индивид становится всеобщей свободой, «не признающей ни завтра, ни потом, ни
труда, ни дела»[16]. Это – абсолютно пустая
смерть, «имеющая значение не больше, чем если разрубить кочан капусты или
проглотить глоток воды»[17].
Это, наконец, – поистине чудесное
событие, и тот, кто пережил его, не может полностью из него возвратиться, так
как он познал Историю как свою личную историю и свою личную свободу как свободу
вообще.

«Демоны разрушения и закона» – винтовка и гильотина –
выступают для Гегеля как симптом, в котором феноменология усматривает
консубстанциальную связь теории и практики, науки и деятельности, ума и победы.
То, что начал Фридрих II, закончил
Наполеон: levee en masse 1792
года был подобен гераклитовой молнии, при свете которой социальность
сворачивалась к породившей ее сути – к свободной смерти, что безлично приходит
из порохового дыма. Кровавая борьба за признание нашла свое завершение в форме
тотальной войны, которая есть «неизбежный результат любой проверки на
суверенитет»[18].

Такая война возможна лишь тогда, когда Человек
постигает, что «позади» явления вещей скрывается его собственное самосознание,
которое обнаруживает себя в «вожделении» к вещи и продукте труда как живом
воплощении сущности субъекта. Ясно, что индивид может стать тем, что он есть,
только благодаря другому, с которым он вступает в борьбу за возможность
предметной реализации своего желания (что равно овеществлению другого). Все это
образует «первичную сцену истории», которую Гегель ставит в 4-й главе
«Феноменологии духа». Но важно понимать, что на этом все не заканчивается и
конкретность сохраняющего преодоления (пресловутого «снятия») оппозиции
господства и рабства реализует себя в посюсторонней «патологической» вещи – в
«оружии свободы», винтовке, из которой господина «просто убивают». В этом
убийстве диалектика приобретает «вполне конкретные, исторически датируемые
черты: стирание различий в оружии стерло социальное различие между господином и
крепостным! Открытие нового оружия преобразовало общество и дух этого
общества!»[19]. Здесь оружие выступает
не только как манифестация мышления, но и как субстанция нравственности: оно
позволяет достичь той исторической интеграции субъекта (его «образования»),
какой он не может достичь своими силами.

Важно отдавать себе отчет, что все это и есть Наука. Ее «исток и тайна» –
политический цинизм, доблесть резни, несчастье, лицемерие, беспощадная борьба
за ничтожные цели… Короче: неразумные истоки разумного[20]. На вопрос
«с чего следует начинать Науку?» можно ответить лишь косвенным образом, то есть
пройдя через вопрос «а чем следует ее заканчивать?» (то есть как именно конец завершает начало,
смыслом которого он должен быть). Высказать науку (а следуя Гегелю, может быть
только одна Наука – и только один Ученый) значит связно высказать[21] – и
тем самым реализовать – ее имманентную эсхатологию.

Целью Науки выступает невозможность сознания, его
уничтожение как всякий раз специфичного отношения между мной и предметом. Если
предметность сознания равна его самоотчуждению (со времен Декарта ясно:
осознание себя равно рассмотрению собственных содержаний как вещей – в этом
смысл dubitatio), то его преодоление (в стихии Науки) равно
преодолению «второго отношения» к объективности, в котором оно находит свою
гибель. Абсолютное знание представляет собой антидискурс, противостоя не тому
или иному дискурсу, но дискурсивности как таковой. В начале Бог есть лишь
«пустое слово»[22], в конце – «больше писать
не о чем»: все уже сказано не только без
нас, но, главное, и за нас. Кем? С
точки зрения спекулятивной диалектики это решительно не важно[23]. Так
выглядит оглашение состоявшейся истины, которое всегда есть лишь прелюдия к
глубочайшей тишине. В этом – подлинный «кризис теодицеи», но его образ
значительно отличается от намеченного И. Ильиным: дело не состоит в
неспособности дискурса к ассимиляции «дурного остатка»[24],
скорее, именно ее успешность превращает в остаток сам дискурс, обреченный
отныне оставаться на «скучной» стороне вещей[25].

В ницшеанском «вопрошании о существе истины» мы
встречаемся с альтернативным сценарием. Ницше начинает с того, на чем Гегель
закончил (показав, при каких условиях знание может состояться как власть):
«реальным» всякого дискурса выступает власть, порождающая истину как
специфическую фикцию, которую, однако, не так просто опровергнуть – история
сделала ее неуязвимой. Дело не в том, чтобы утверждать, будто знание «есть»
власть, дело в том, чтобы спросить: что знание есть «для» власти. В этом – суть
вопроса о «ценности истины», но в этом же – и суть ницшеанского спора с идеей
глубины (в частности – глубины сознания как «выдумки философов»). Эта глубина
обычно предстает как некий чистый внутренний поиск истины, но Ницше показывает,
что она неявно подразумевает уступку, лицемерие, сокрытие. В конечном счете –
отказ от материальности истины, ее «эстетического» аспекта (именно в этом
смысле «мир может быть оправдан только как эстетический феномен» – речь не идет
о произведении искусства, даже о Gesamtkunstwerk:
Ницше – не Шеллинг), когда «сущее, пустившееся в охоту за истиной, примыкает,
касается всей своей поверхностью <…> испытывая при этом боль, страдание,
страх, ужас, восторг, радость, легкость и т. д., но принимая эти аффекты,
страсти как нечто неотторжимое от самого существа истины»[26].

Противоходом к философскому (само)углублению станет
«деструктивно-дескриптивная феноменология» (К. Свасьян), радикализующая науку о
являющемся знании. Гегель не хуже Ницше понимал, что Язык (логика) есть
совокупная возможность тезисов, которые не могут быть реализованы в одно и то
же время. Для этого Гегелю и понадобилась феноменология – как возможность
уяснить необходимость именно этого
высказывания здесь и теперь (почему
истина высказывается в Европе? или даже в Германии? или даже в Йене?). «Этика»
Спинозы в этом смысле является парадоксальным текстом – текстом, который не
может быть прочитан и не мог быть написан: это система философии, лишенная
феноменологической части и, следовательно, не дающая себе отчета в том, каким
образом вечные истины могут быть обнаружены во времени (то есть в каком смысле
истина есть всегда высказанная
истина). «Этика» объясняет все, за исключением существующей для человека,
живущего во времени, возможности написать ее. Это – логика без феноменологии.
Ницше сделает обратный ход – исключит логику и пойдет по пути феноменализации
мира и моральной самости.

Когда «истинный мир, наконец, стал басней»,
«истинность» дискурса стала его «легитимностью», что предопределило вопрос о
том, как производится Lex. Вопрос о семиургии
закона. Вопрос опасный, то есть подвергающий опасности самого вопрошающего,
ведь если мы действительно «являемся продуктами прежних поколений», чужой
семиургии, то зависим мы в том числе и от их ошибок, страстей, преступлений,
«критика» которых не устраняет факта, что мы связаны со всем этим собственным
происхождением. Соответственно, всякая стратегия символического производства –
не важно, наука это, религия или политика – не есть сама собой разумеющаяся
форма, трансцендентная или трансцендентальная. Форма закона есть форма пустая,
насильственная и нецеленаправленная. Последнее означает, что она легко может
быть приспособлена для нужд той или иной воли. Поэтому «великую игру истории»
выигрывает тот, кто завладеет правилами, кто займет место тех, кто эти правила
использует, кто наденет маску и сможет их извратить, использовать вопреки их
логике и обратить против тех, кто эти правила навязал: «Это как бы попытка
создать себе апостериори такое прошлое, от которого мы желали бы происходить, в
противоположность тому прошлому, от которого мы действительно происходим, –
попытка всегда опасная, так очень нелегко найти надлежащую границу в отрицании
прошлого и так как вторая натура по большей части слабее первой. Очень часто
дело ограничивается одним пониманием того, что хорошо, без осуществления его на
деле, ибо мы иногда знаем то, что является лучшим, не будучи в состоянии
перейти от этого сознания к делу. Но от времени до времени победа все-таки
удается, а для борющихся, для тех, кто пользуется критической историей для
целей жизни, остается даже своеобразное утешение: знать, что та первая природа
также некогда была второй природой и что каждая вторая природа, одерживающая
верх в борьбе, становится первой»[27].

В лучшем случае дело идет о том, чтобы вырастить новую
привычку, новый инстинкт, «вторую натуру», чтобы таким образом искоренить
натуру «первую», ставших самодовольными предков-богов, которые, не существуя,
продолжают упорствовать, борясь за существование, – как потерянные вещи и
недоделанные дела. Прежде, чем стать «природой» или «душевной жизнью», знаки
бытия ничего не значат. Они не указывают на означаемое, а принуждают к
интерпретациям. Они тупо навязывают перспективы – именно об этом говорит Ницше,
утверждая, что слова всегда изобретались господствующими классами. Истина
знаков – только истина борьбы за истину, и, «следовательно, сейчас мы должны
интерпретировать не потому, что существуют некие первичные и загадочные знаки,
а потому, что существуют интерпретации; и за всем тем, что говорится, можно
обнаружить, как его изнанку, огромное сплетение принудительных интерпретаций»[28]. Не
существует никакого interpretandum, которое не было бы уже interpretans. В
интерпретации устанавливается скорее не отношение разъяснения, а отношение
принуждения: она не проясняет некий предмет, якобы ей пассивно подлежащий, но
насильственно овладевает уже имеющейся интерпретацией.

Революция – научная,
политическая, религиозная – никогда не является последовательным обнаружением одной и
той же сигнификации, Истины или Бога. Перед нами, скорее, серия стратагем: замещений, смещений
и перемещений, скрытых атак, систематических отступлений… И понятно тогда, что
такое наука, если рассматривать ее по ту
сторону самоаттестаций (где она претендует на доминирование над алетическим
измерением опыта как такового), – такое же поле боя, как и любое другое, со
свойственным ему соотношением сил и монополиями, борьбой и стратегиями,
интересами и прибылями. Ни в коем случае не сублимированная форма духовной
практики, одновременно трансцендентальный и аксиологический Эдем, в котором
наука, по максимуму – «движущая сила на высшей ступени человечества»[29], по
минимуму – стремящаяся к рациональному отправлению коммуникация как этический
императив[30]. Все более прозаично и
одновременно – более жестко: «Научное поле как система объективных отношений
между достигнутыми (в предшествующей борьбе) позициями является местом (т. е.
игровым пространством) конкурентной борьбы, специфической ставкой в которой
является монополия на научный авторитет, определяемый как техническая
способность и – одновременно – как социальная власть, или, если угодно,
монополия на научную компетенцию, понимаемую как социально закрепленная за
определенным индивидом способность легитимно (т. е. полномочно и авторитетно)
говорить и действовать от имени науки»[31].

Сказать, что поле есть место борьбы, означает задать
совсем другую «физиономию» научного сообщества, которую едва ли сможет узнать
позитивистская или феноменологическая агиография. Бытие научного сообщества,
как и любого другого, отправляется от стратегий символической борьбы, а
«символическая борьба – как индивидуальная, за ежедневное существование, так и
коллективная, организованная, в политической жизни – имеет специфическую
логику»[32].
Взломать эту логику – значит обнаружить антиимманентные процедуры порождения
научного продукта (то есть эксцентричный характер ее истины). Во-первых, в
науке, порождающей определенный символический капитал, действуют процедуры
конкурентного обмена, и то, что позитивизм рассматривает как момент логики научного
открытия, «изнутри» сообщества есть аргумент в борьбе за признание, успех,
доминирование. Во-вторых, партнером по игре с ученым выступает не конкретный
потребитель, а референтная группа, которая делегирует ему легитимность.

Так или иначе, при конкуренции различных интерпретаций
победителем оказывается не тот, кто имеет последнее слово в научной дискуссии,
а тот, за кем последнее слово в борьбе за власть, и социология символического
производства расплетает эти потестарно-эпистемические пучки. И тут мы имеем
дело с единственно-вменяемой «аналитикой»[33].
Которая одновременно – и терапия. Практика, которую образуют многообразные
техники интерпретации, становится в мире, образованном как игра случайных сил,
чем-то вроде возможного преемника философии, которая трансформируется в навык
«терапии», «врачевания» в самом широком смысле (и в смысле Ницше, и в смысле
Витгенштейна). Опыт становится само-техникой как способом мыслить место, из
которого субъект говорит.

 

2. Персонаж.

Объективно мыслить историю – значит…
проделывать сосредоточенную работу драматурга, именно, мыслить все в известной
связи, разрозненное сплетать в целое, исходя всегда из предположения, что в
вещи должно вложить некое единство плана, если его даже раньше в них не было.
Так человек покрывает прошлое как бы сетью и подчиняет его себе, так выражается
его художественный инстинкт, но не его инстинкт правды и справедливости.
Объективность и справедливость не имеют ничего общего между собой. Вполне
мыслимо такое историческое описание, которое не заключало бы в себе ни одной
йоты обыкновенной эмпирической истины и которое в то же время могло бы с полным
основанием претендовать на эпитет объективного.


Ф. Ницше

 

Общий пафос уже прочитывается: хватит этих
разбирательств с «научностью науки» – они лишь скрывают вопрос о том, как
проскальзывает в бытие сам ученый, этот безбилетный пассажир? Говоря о науке –
о ее происхождении, мутациях и переломах, ревизии оснований, анафемах, легитимациях
и т. д. – следует спрашивать, таким образом, не «что?», а «кто?». По своей сути
научная парадигма – это оборотная сторона парадигмы власти, которая не только
определяет сферу научного интереса, но и сферу, запрещенную для какого-либо
интереса вообще. Научная парадигма – не новая научная гипотеза, описывающая
аномалии, а положение, легитимирующее форму полагания властью природы. А власть
всегда воплощает себя в эпохальном типе властителя: вот суверен – и это одна
эпоха; вот бюрократ – и это уже другая; вот, наконец, сенсатор-фрилансер –
здесь мы, похоже, в точке современности.

Итак: следует спрашивать персонаж ученого, ведь если
там, где традиционно видят источник непрерывности дискурса, размещен, напротив,
акт разделения, терминации – высветится и одновременная этому акту фигура
актора. Персонаж. Вообще говоря, возникшее в английском языке и усвоенное
французами в ХIII веке слово, первоначально
обозначавшее церковную должность. Здесь, как уже сказано, – некоторый
антропологический тип (со своим набором «ценностных таблиц», но также и со
своей эмоциональной консистенцией и даже – со своей праксемикой, кинесикой,
гапикой), изобретающий новую форму отстранения (раз-отдаления) – и тем
учреждающий эпоху.

Не факт, однако, что персонаж этот желает с нами
говорить (и тем более нам отвечать): мы встретимся с целыми стратегиями
сопротивления, с фальсификациями, с фиктивными предшественниками и
паразитарными телеологиями. На повестке нечто вроде психоанализа культурной
формы, во всяком случае, какой-то вариант «уликовой парадигмы»[34].
Персонаж ученого должен быть уличен – и уличен отправляясь от того, что большие
телеологии отбросили как ошибочное действие, как «мусор» (или, по крайней мере,
«пережиток»). Скажем, когда мы настаиваем на «незаинтересованности» греческой
«теории», следует спросить себя, куда мы дели катартику Эмпедокла, гекатомбы
Пифагора, инкубации Эпименида, чисто «шаманский» проэмий парменидовой поэмы,
наконец? Когда утверждаем об ориентации на «универсальные задачи всего
человечества», то почему забываем, что концепт «теории» формируется внутри
тайных обществ и мистериальных братств? Если в этом нам видятся «пережитки», то
мы в лучшем случае не ведаем, что творим, а в худшем – просто непоправимо глупы[35].

П. Валери верно указывал: всякое творение начинается с
кражи – и разрешается в маскировке, утаивании. Главное, чтобы украденное нельзя
было опознать в качестве такового, и наилучшая стратегия здесь – объявить о его
присущности «самим вещам»[36].
Сотворить идола. «Глубоко роющий скепсис» простукивает идолов истории (это,
собственно, и есть контрсуггестивный минимум свободы ума) – идолы отвечают ему
обиженным гулом и, оставив себе обиду, вручают ему вину: «я убил Бога, и как я
буду жить дальше?». В этом смысле не травма, а преступление – начало теории. Не
мне, а я причинил боль – и человек, в качестве терапевта, просто следует за
своими помешавшимися богами. Их речь – гул традиции, которая всегда живет
взаймы, за счет забвения криминальной разноголосицы начала. Отсюда – все фикции
анамнезиса: будущее есть, конечно, «вручение себя традиции», но традиции здесь
же и изобретаемой – и наоборот. Идеал позитивного забвения реализуется в полной
мере. И значит, в чем нельзя отказать теории – так это в изворотливости, в
проведении в жизнь решения «быть во что бы то ни стало», реализуемого в том
числе и в способности отменять и разрешать прошлое, дабы иметь возможность жить
дальше.

Ясно, что забвение не является простой vis inertiae,
но есть специфический модус удержания, определенный способ соотноситься с
прошедшим. Забыть – значит отвернуться от прошлого, скрыть его для себя – и тем
самым изъять прошлое из необходимости иметь с ним дело. Для души формула
забвения есть «монограмма ее сокровеннейшего существа» (Ницше): то, что мы не
можем подчинить себе – следует забыть, ведь совершенно и, безусловно,
невозможно жить без возможности забвения вообще[37].
Онтологическим alter ego этой «психологии» станет платоновская теория
симулякров (так называемый «двойной дуализм») и проект сегрегации ложных
претендентов.

Интрига известная, но едва ли понятая: дуализм идей и
вещей (моделей и копий), постановка которого замазывает более глубинный, более
исходный дуализм – агон миметического отношения вещи к ее смысловому облику
(эйдосу) и чистого становления
симулякров. Двойственность, скрытую в самих чувственных и материальных телах,
«подземельный» дуализм между тем, на что Идея воздействует, и тем, что
уклоняется от ее воздействия. Остановку «непрерывного умопомешательства»
Платону обеспечивает стратегия «избранной сопричастности», задающая способ
мыслить отношение копии к оригиналу и технику дискредитации «ложных
претендентов»: «Основание – это то, что обладает чем-то изначально. Оно
уступает то, чем обладает, в пользование просителю, который владеет полученным
лишь вторично и лишь постольку, поскольку оказался способен пройти проверку на
обоснованность (своих претензий). Сопричастное – это как раз то, чем изначально
обладает непричастное. Непричастное отдает сопричастное для участия, оно
предлагает сопричастное участникам: Справедливость, свойство “быть справедливым”
и справедливый человек»[38].

В конечном счете, речь идет об организации систем
селекции, которые призваны сопротивляться хаотической отпущенности всех
дюнамисов разом. В ряду креативных потенций приостановка индифферентного
исходна: «Бытие немыслимо без конституирующего его творческого акта изъятия или
освобождения места (курсив мой. — Н. Г.).
Если вдуматься, чего была лишена лишенность или материя, как ее понимали Платон
и Аристотель, мы вдруг обнаружим, что прежде всего она была лишена различий <…>
Всякое прибавление бесследно исчезает, ничего не добавляя к характеру
суспензии. Поэтому манифестация творческого начала и не может оказаться
сложением, прибавкой «еще чего-то» к тоху-боху, пусть даже сферы идей»[39].

Акт сегрегации становится подлинным началом дискурса о
порядке: «зона невидимого Богу» вытесняется на периферию космического таксиса,
однако продолжает работу «старого крота» над воспроизводством тождественного –
есть чем оспорить и понятие копии, и понятие образца. Это – сумерки икон:
«Образец в различии разрешается, в то время как копии укореняются в несходстве
интериоризуемых рядов; так, что никогда не скажешь, где копия, а где оригинал.
Таков конец Софиста: возможность
триумфа симулякров, поскольку Сократ отличает себя от софиста, но софист себя
от Сократа не отличает и ставит под сомнение законность такого отличения»[40].
Итак: гораздо более изначальной операцией, нежели сотворение «хорошей формы» — будет ли это платоновский эйдос, картезианский метод
или хайдеггеровская вещь — следует признать операцию разделения, первичную анатему.

Как только мы квалифицируем нечто как истинное, кто-то
лишается права голоса. Оглашение в то же время есть и запрет: истина
выполняется в суждении, но само «суждение» должно быть понято не столько в
контексте логики, сколько в контексте права. Выносить суждение – значит судить,
выносить приговор. Не случайно все
«изначальные слова греческого мышления» первоначально не что иное, как
категории обычного права: Кατηγορία значит «обвинение», λόγος – «власть»,
«приказ», «постановление», ’αρχή – «начальство», νόμος – «закон»,
αιτία – «вина», συλλογή – «собрание», «сходка», «óρος» – «межа»,
«граница»[41].

 

4.
Рессантимент в структуре теорий.

Мне теперь хочется рассказать вам, господа,
желательно иль не желательно вам это слышать, почему я даже и насекомым не
сумел сделаться. Скажу вам торжественно, что я много раз хотел сделаться
насекомым. Но даже и этого не удостоился.

Ф. М. Достоевский

Алетическая селекция дискурса становится доминирующей
– это знак того, что форма науки захватывает человеческую волю к истине. И это,
согласно Ницше, может быть датировано. Датировано не цифрой (которая все равно
ничего не значит), но рождением персонажа, который связал силы, до сих пор
развязанные, перераспределил начала организации наличных синтезов и синопсисов,
наконец, изобрел новый протез (телесное расширение, одновременно являющееся и
перспективой, интерпретацией)[42].

 

А) Ингибиторы
страсти.
 

Первым шагом теоретического человека было изобретение
ингибитора, замедлителя страсти, что приняло форму всевозможных отсрочек,
которым подверглась перформативная эффективность речи, и всевозможных
разоблачений тех, кто таким образом речь использовал[43].
Поэта и ритора[44]. Эти акции по
«дискредитации ложных претендентов» инициировали логику сущности (которая – еще
раз и еще раз – не столько «найдена», сколько «сделана»), противопоставленную
феноменально-серийному схватыванию мира. Для Гомера бессмысленна тематизация того,
что быть справедливым и казаться справедливым – суть разные вещи (и в этом
смысле Гомер – «феноменолог»). Справедливость, как и подлость, видна. Для Платона это, в лучшем случае,
ортодоксия.

Таким промедлением будет, прежде всего,
доказательство. То, что имеет свою цель вне себя. И таково, конечно,
доказательство «научное»: незнание Сократа – не результат разбирательства, а
равно и не его исток. Оно – процесс беседы. Подобно «бесконечному
психоанализу», который, углубляясь во тьму бессознательного, не подкрепляет
себя образом цельной личности и, следовательно, должен совершаться
«нескончаемо».

Доказательство, напротив, есть обходной путь,
вырастающий из целепрегрожденных влечений, симптом декаданса: растущие,
обладающие витальностью формы ничего не доказывают. Они просто живут. К ним нет
смысла подходить с критикой, а равно и с оправданием – только «цинично и с
непорочностью». Когда вопрос о науке ставился философски-вменяемо (у Гете и
Гегеля), «плебейство доказательства» сразу обнаруживало свое происхождение в
опыте зависти, злопамятства, мести, коварства. С одной стороны – в отношении к
«господину», с другой – в отношении к «аскету». Последний антагонизм не менее
принципиален: Ницше морализировал аскета, а между тем моралист и аскет –
непримиримые враги. Моралист рождается из наиболее рессантиментального типа – от
французских либертенов до русских семинаристов.

Власть и могущество аскета не психологичны (и тем
более аскеза не является специфически-христианской жизненной позицией) – это
экзистенциальное могущество, обнаруживающее себя непосредственно. Аскета
«видят» так же, как и героя. Это Ницше
«никогда не видел аскета, иначе смог бы заметить, что он вполне может
физиологически процветать. Аскеты для него – это те древнейшие философы,
которые намеренно внушали страх, прибегая к ужасным средствам, к
самоумерщвлению. “То был древнейший философский
жест”. Но для чего человеку превосходства жесты? Разве не
достаточно того, что он, как человек превосходящий, способен вселять страх? И
могут ли голые жесты сохраняться веками? Ницше уверен, что с помощью этих
психологических средств ему удастся положить аскета на лопатки. Однако именно
поэтому он ни разу не взглянул ему в лицо. Он предполагает, что аскет не в состоянии
по-настоящему защититься от его полемики. Но подлинный аскет, истинный сын
леса, обитатель келий, пещер и гробниц, вообще не станет защищаться, равно как
и обвинять – он молчит»[45]. И
при этом молчании аскет – подлинно агональная фигура. Бог и власть – его
партнеры в играх жертвенного самоуничтожения. Аскет завоевывает авторитет и
право на диалог с властителем через телесный аутотравматизм или – до предела
повышая планку – через надругательство над психеей[46].
Через возгонку «спирта», выжигающего «внутренности». В играх с Богом речь идет
о таком дароприношении, на которое сам Бог не сможет отдариться – и
аннигилирует под тяжестью собственной монструозности. Аскет черпает свои силы
(и моралисты никак не могут ему этого простить) на проклятой стороне вещей, прекрасно зная, что все, извергающее из себя
проклятую сторону своей сути,
подписывает себе смертный приговор[47].

 

Б) Ангелизм ученого.

Научное сознание исходит из того, что при построении
модели «объективного мира» этот мир может рассматриваться как такой, в котором
все взаимодействия к этому моменту уже состоялись и прошлое дано в точке
наблюдения как всегда-уже-завершенное. Начиная с Маха и Пуанкаре, на
внутренне-превратный характер подобной позиции указывали многие. Наука не
«преодолела» эту претензию – она ее проигнорировала. Как для историка, так и
для эпистемолога признание того, что «опыт» вообще не может свидетельствовать
за или против теории (которая, в свою очередь, всегда утоплена в «метафизику»,
задающую интерпретацию самих теоретических терминов), является тривиальностью.
Но «нормальная наука» работает так, «как если бы» всего этого не существовало.
Что симптоматично: видимо, наука пребывает во внутреннем «тонусе» (то есть
способна преодолевать собственные «кризисы», оставаясь собой, умирать не
умирая) лишь тогда, когда способна рассматривать себя как не влияющую на ход
вещей, ибо в противном случае она сама вносит погрешность (или, что то же, ей
надо полностью себя реифицировать, как в «антропном принципе»: наука сама его
производит – и начинает рассматривает самое себя как явление природы). А ей
надо стать абсолютно виртуальной, инобытийной реальностью. Ангелом.

«Теоретический человек» – это существо, обладающее
странной «ангелической» телесностью. Тот, кто не знает (а скорее, делает вид),
что авторитет предполагает серию телесных включений – коль скоро «тут» (Da) мы телесны – есть реактивность, не идущая до конца и
остающаяся отделенной от того, на что она действительно способна.
Философ, как раз, всегда это помнил: отсюда неустранимость из эпимелейи
диететики, катартики, гимнастики, отсюда «этос паррезиаста» – того, кто рискует
в изречении правды, принимающем характер символической ставки в игре не на
жизнь, а на смерть[48]. В
этом смысле риск становится подлинной добродетелью философа, впервые сообщая
его речи достоинство. И властитель это понимает: «если бы я не был Александром,
я бы хотел быть Диогеном», философом, «подобном мыши», которая не боится
смерти, богов и темноты[49].
Также и Сократ – активный тип, ведь различие между акцией и реакцией есть
различие не степени, а качества. Наиболее слабый не является наименее сильным: «Если
менее сильное идет до конца, то оно столь же сильно, как и сильное, поскольку
хитрость, изворотливость, духовность и даже очарование, благодаря каковым оно
восполняет недостаток силы, принадлежит как раз этой силе и не позволяют ей
быть меньше»[50]. Сократ силён, он «жалит
как гадюка» («Пир», 217-218) и «ударяет как скат» («Менон», 80, a-b). Плюс к
этому, действительно, – шарм, магия, фармацея, от которых философии не
избавиться уже никогда.

Персонаж ученого фабрикует идеал
«незаинтересованности» и перетолковывает этот ангелизм в достоинство, то есть
сшивает его с определенным типом морального сознания. И если эта подшивка
состоялась (а она состоялась: мантру о ценностно-нейтральном характере суждений
науки не повторяет только ленивый[51]), можно
уже спрашивать о рессантименте в структуре теорий, о рессантименте в его связи
с научным способом мирораскрытия.

Если спрашивать не об условиях возможности науки и не
о ее целях, но о том, что делает наука с человеком, с тем, кто ею занимается,
ответ будет – пиявкой. Рессантиментальное приключение доказательства закончится
человеком-пиявкой с его познавательным интересом к ничтожному, с его
«строгостью и точностью» против всего «туманного, выспренного и мечтательного»[52]. Р.
Мёртон почти воспроизводит Ницше, подчеркивая эту «удивительную» установку: у
науки нет привилегированных объектов изучения – можно всю жизнь заниматься
таксономией иглокожих, при этом вполне отвечая «призванию и профессии». И в
самом деле: червяк длинный, а жизнь короткая.

 

5. В защиту
мракобесия.

Коль
скоро мир движется к бредовому положению вещей, и мы должны смещаться к
бредовой точке зрения.

Жан Бодрийяр

 

Когда мы удивляемся странному принятию мифа научности
на уровне обыденного сознания («ученые доказали» и т. д.), следует понимать,
что обыденное сознание воспроизводит внутреннее самосознание самой науки. Если
мы говорим о научном сообществе, то эту фоновую установку не поколебала ни
историческая антропология, ни социология знания. А равно и ни Пирс, ни
Витгенштейн, ни Куайн, к которым ученые якобы «прислушиваются». На самом деле
со времен «Энциклопедии» Дидро-Даламбера и вплоть до «Интеллектуальных
самозванцев» Сокала-Брикмана в самочувствии этого сообщества не изменилось
ничего, и физика – это не Эйнштейн и не Гейзенберг, не Бор и не Шредингер, но
бесчисленная армия «нормально» (в смысле Т. Куна) функционирующих ученых, своей
эпистемологической и экзистенциальной «патологии» не видящих в упор. Для разума
эта на первый взгляд «догматическая» позиция раскрывается как чистой воды
гностицизм: наука эманирует целиком искусственный мир и провоцирует отношение к
нему как единственно-реальному. Другими словами, материал, с которым имеет дело
наука, есть результат ее собственной деятельности, и наука успешна только в
том, что она произвела сама (в этом смысле ученый есть, конечно, «злой демиург»
своей собственной сферы, мира и предметного поля).

«Невменяемость» науки в отношении разума (в виде
ответов на вопросы, которые разум запрещал ей даже и ставить – о начале мира,
например) сама по себе показательна. Причем невменяемость ученого – это не
хитрость софиста (ставящего частное на место универсального, но при этом не
устраняющегося от полемики и соблюдающего правила диалектической игры, в
которой он заведомо проиграет) и даже не цинизм властителя (сознания ложного,
но не исчезающего – и именно в силу точности самоотчета по отношению к
собственной ложности). Если философия институировала себя как практика (навык)
делать понятные вещи непонятными, то есть была способностью производить
проблематические ситуации и обживать онтологический дефицит смысла, то ученый
этим дефицитом не затронут в принципе – и в этом смысле он безумен. Изнутри
этого сознания разумность видится как мракобесие – ситуация, описанная еще в
мифе о пещере.

Предметности пещеры – это то, что доступно нам
автоматически через дисциплинарные и знаковые механизмы культуры. То, чем мы
«занимаемся» и что «крутится у нас в голове». Знаток предметностей пещеры – это
не софист, что бы там ни говорила традиция. Это ученый. По отношению к нему
философ будет мракобесом – то есть тем, кто называет свет тьмой. Отсюда
развязка: « – А если бы ему снова пришлось состязаться с теми вечными узниками,
разбирая значение тех теней. Пока его зрение не притупится, а глаза не
привыкнут – а на это потребовалось бы немалое время, – разве не казался бы он
смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с
испорченным зрением, а значит, не стоит даже пытаться идти ввысь. А кто
принялся бы освобождать узников, чтобы вести их ввысь, того разве не убили бы,
попадись он им в руки? – Непременно
убили бы»[53].

О Боге здесь речь идет в собственно философском
смысле: как об условии возможности фиксировать определенный тип предметности,
пребывая во времени – ведь «сама возможность моего рассуждения <…> об
идеальных предметах – предполагает допущение, помимо человеческого, такого
интеллекта, которому приписана способность выполнения тех вещей, которые
человек не может выполнить»[54].
Речь не идет о наличности, и высказывание о том, что в мире «нет» подобного
предмета, не будет опровержением

Не будем банализировать платоновский текст: Солнца
никто не видел и Бога никто не мыслил. Пещеру не покидал никто. Речь идет о
том, что философия производит инструменты, с помощью которых мы понимаем –
однако сами они непонятны. Они – слепое пятно как возможность зрения.
Запамятный клад забывающей традиции. Сокровенность этого божественного клада
есть несчастье сознания и предусловие речи, а его обретение – апокалипсис
(абсолютное знание). Присвоить трансцендентность Бога – значит замолчать. Об
этом «нельзя говорить» – ведь мы говорим не потому, что нам известны все вещи,
но, напротив, потому что есть вещи, нам неизвестные: «Человек должен мыслить и
сообщать и вырабатывать свой подход к реальности, потому что он ущербен и
обделен. Он наделен обделенностью. Он и есть эта нехватка, рана, beance, Зияние. У Платона на этот счет есть понятие
χωρισμός. Что такое χωρισμός? Словарь дает “различие” или “отделение”. Это
различие по местонахождению в пространстве (χώρα). В том смысле, что сущее и
бытие различаются по месту. Вспомним об “изначальном месте”: это то место, где
помещается Бытие. Но мы-то не там. Мы всегда в другом месте»[55].

Нехватка «величайшей Вещи» (так Экхарт называет Бога)
в порядке сущего обрекает человека тому, чтобы говорить – то есть утверждать
онтологический разрыв как место субъекта. «Другое место» истины заставляет нас
задаваться вопросами и отвечать: «дифференциальный» характер высказывания
состоит не в том, что оно развертывается, используя оппозициональные различия
как инструмент, но в том, что «говорим» мы именно постольку, поскольку
онтологически укоренены в различии.

Кто может вынести нехватку Бога? Ее может вынести поэт
– вынести меланхолически, превратив Бога в руину. Гёльдерлин, Тракль, Элиот. Ее
может вынести философ, отправляясь от трагического или «разорванного» сознания
и от очевидности, что только таким сознание и бывает. Линия Паскаль – Кант –
Кьеркегор. Ее может вынести политик – вынести цинически, превратив в исходную
точку знание о том, что человеку присуща не только «дырка в голове» и «пожар в
сердце» – эти манифестации спекулятивного интереса, но также и воля к снятию
бремени, когда тайна «неуместности» Бога мутирует в «Чудо, Тайну и Авторитет»
институциональной разгрузки (Гелен).

Узнаваемая триада. В любом случае мы наблюдаем
хронический раскол субъекта: меланхолический раскол поэта, собранного памятью
об утрате утраты; трагический раскол философа, удерживающего «Да» и «Нет» в
невозможности синтеза, в самоказнении; цинический раскол политика, его нечистая
совесть (ведь он как политик знает, что человек нуждается в порядке, порядок во
власти, а власть во лжи). Перед нами тип «несчастнейшего»: ад благих намерений,
расположенный словно бы в эпицентре деструктивного циклона, который образует
«грязный реализм» бытия-в-богооставленности.

 

 


[1] Статья написана при поддержке РГНФ в рамках
научно-исследовательского проекта «Антропологическое измерение науки»; проект №
08-03-00541а.

[2] Фуко М. Ницше, генеалогия, история //
Ницше и современная западная мысль. СПб.; М.: Европейский
университет в Санкт-Петербурге; Летний сад, 2003.
С. 536.

[3] Ср.:
«…философский дух должен был поначалу всегда облачаться <…> в
установленные ранее типы созерцательного человека, как то: жреца, кудесника,
вещуна, религиозного человека вообще, дабы хоть с грехом пополам оказаться
возможным» (Ницше Ф. К генеалогии
морали // Ницше Ф. Соч.: в 2-х т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 487).

[4] Фуко М. Истина и правовые установления // Фуко М. Интеллектуалы и
власть. Ч. 2. М.:
Праксис, 2005. С. 47.

[5] Один
из самых интересных маршрутов – прочитать историю философии как своеобразный
бестиарий, а то и как тератологический кодекс. В режиме «второй демиургии» (Б.
Шульц) философ производит существо (иногда – как Ницше – целую серию существ),
которое разворачивает новый образ мышления. Переориентирует его и одновременно
меняет представление о том, что понимается под способностью мыслить. См.: Делез Ж. Алфавит Жиля Делеза. Animal
(Животное). СПб.: Васильевский остров, 2008. С. 7-8.

[6] Бурдье П. Исторический генезис чистой
эстетики // Новое литературное обозрение. 2003. № 60. С. 20.

[7] Деррида Ж. Отобиографии // Ad Marginem-1993.
Ежегодник Лаборатории постклассическеских исследований ИФРАН. М.:
Ad Marginem, 1994. С. 179.

[8] Иначе говоря, даже если
корректно редуцировать вопрос об условиях возможности понимания текста истории
к вопросу о сущем, бытие которого заключено в понимании (то есть о сущем,
заряженном текстовостью), этого достаточно только для описания абстрактной
возможности истории, а не ее фактичности: понимание сбывается в реальном
времени и обречено тому, чтобы определяться в своем отношении к
исторически-другому. Проще говоря, вытеснять преднаходимую форму (тип, схему) с
доминантных позиций в смыслопроизводстве и полагании ценностей.

[9] Такой
способ прореживания поля дискурса делает теоретически внятной так называемую
«двойную атрибуцию» сакрального текста, состоящего из различных сборников,
которым в самом традиционном тексте приданы разные имена. В обоих случаях
атрибуция относится одновременно и ко всей книге, и к некоторой ее части, что
для современного понимания авторства явно абсурдно. Однако «стоит нам на место
авторства поставить отношения власти, владения, обладания, как все становится
на свои места <…> Без малейшего ощущения неловкости и несообразности
предлагаемая библейским преданием структура двойной атрибуции, когда один и тот
же псалом “приписан” одновременно Асафу или Этану или еще кому-нибудь и, в
составе сборника в целом, Давиду, когда один и тот же афоризм или цикл
афоризмов “принадлежит” одновременно какому-нибудь Лемуилу и, на общих
основаниях, Соломону, – не абсурд, не курьез, не ошибка, но свидетельство о
себе сознания, понимающего авторство как авторитет и только как авторитет, то
есть как отношение власти» (Аверинцев С.
С.
Авторство и авторитет // Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской
литературной традиции. М.: Язык русской культуры, 1996. С. 79). Поэтому же
«глаголы dispersonare и
depersonare обозначали
в Средние века не абстрактное “обезличивание” и не психическое расстройство (“деперсонализация”
современной психиатрии), а потерю чести <…> причем опять-таки не в
морально-психологическом, а в социальном смысле – как реальную утрату своего места,
статуса в феодальной иерархии» (Кон И. С.
Открытие «Я». М.: Политиздат, 1978. С. 119).

[10] Фуко М. Порядок дискурса // Фуко М. Воля к истине. По ту сторону
знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996. С. 56.

[11]
Гегелевский тиран одержим идеей, он – государственный деятель, пытающийся
реализовать в мире философский тезис, истинность которого измеряется его
заземлением на историю. Платоновский тиран одержим как оборотень, как ликантроп,
он «хочет крови» – разбор «тиранического человека» Платон симптоматично
начинает с легенды о святилище Зевса Ликейского: «…говорят, что, кто отведал
человеческих внутренностей, мелко нарезанных вместе с мясом жертвенных
животных, тому не избежать стать волком» (Платон.
Государство, 565 е // Платон. Собр. соч.: в 4-х т. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С.
354). Для Платона стать тираном – «значит превратиться из человека в волка».

[12] Кожев А. Тирания и мудрость // Кожев А.
Атеизм. М.: Праксис, 2007. С. 282-283.

[13] Платон. Филеб, 15 с // Платон. Собр.
соч. Т. 3. С. 12.

[14] Как
считает, например, Гадамер. См.: Гадамер
Г.-Г.
Диалектическая этика Платона. СПб.: Философское общество, 2000. С.
120-121.

[15] См.:
Кожев А. Христианское происхождение
науки // Кожев А. Атеизм. С. 424-425.

[16] Бланшо М. Литература и право на смерть
// Бланшо М. От Кафки к Кафке. М.: Логос, 1998. С. 29.

[17] Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. М.:
Соцэкгиз, 1959. С. 318.

[18] Маркузе Г. Разум и революция. Гегель и
становление социальной теории. СПб.: «Владимир Даль», 2000. С. 287.

[19] Д’Онт Ж. Гегель и оружие свободы //
Историко-философский ежегодник `89. М.: Наука, 1989. С. 97.

[20] Декомб В. Тождественное и иное //
Декомб В. Современная французская философия. М.: Весь мир, 2000. С. 19-20.

[21] То
есть высказать «сращённо», конкретно – от латинского concrescere. «Crescere» означает «расти», «concrescere» – «срастаться»,
«возникать через сращение».

[22] Гегель Г. В. Ф. Наука логики. СПб.:
Наука, 1997. С. 65.

[23] См.:
Иванов Н. Б. Сотворение мира:
некоторые нерешенные проблемы // Россия и Грузия: диалог и родство культур. Сб.
материалов симпозиума. СПб.: Философское общество, 2003. С. 134-137.

[24]
Прежде всего – такого аспекта конкретно-эмпирического бытия, как вещественность
психики (= иррациональность истории). Ср.: «Конкретно-эмпирическое нельзя
принять в его самобытности и самозаконности: в таком виде оно есть ограничение
и отрицание Божества. Успокоиться на этом расщеплении субстанции значит
признать, что субстанция повержена в глубочайший недуг, с которым она бессильна
справиться; а это равносильно не только отказу от философского раскрытия
теодицеи, но и признанию того, что Божество преисполнено злосчастной
беспомощности, в которую оно повергло себя своею волею» (Ильин И. А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и
человека. СПб.: Наука, 1994. С. 479).

[25] Ср.:
«Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради
чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и
идеализма, – вместо всего этого – экономический расчет, бесконечные технические
проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя.
В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно
оберегаемый музей человеческой истории <…> Быть может, именно эта
перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?» (Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы
философии. 1990. № 3. С. 148).

[26] Сухачев В. Ю. «Треугольник Ницше» как
диспозиция философской стратегии // Человек познающий, человек созидающий,
человек верующий. Сб. статей. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2009. С. 240.

[27] Ницше Ф. О пользе и вреде истории для
жизни // Ницше Ф. Соч.: в 2-х т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 178-179.

[28] Фуко М. Ницше, Фрейд, Маркс // Кентавр. 1994. № 2. С. 50.

[29] Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная
феноменология: введение в феноменологическую философию. СПб.: «Владимир Даль», 2004.
С. 355.

[30] Ср.:
«…теперь можно вывести два основополагающих регулятивных принципа для
долгосрочной моральной стратегии поведения каждого человека. Во-первых, во всем
его поведении речь должна идти о том, чтобы обеспечить выживание рода
человеческого как реального коммуникативного сообщества, во-вторых – о том,
чтобы воплотить в реальном коммуникативном сообществе идеальное. Первая цель
является необходимым условием для второй; а вторая цель придает первой ее
смысл» (Апель К.-О. Априори
коммуникативного сообщества и основания этики // Апель К.-О. Трансформация
философии. М.: REFL book,
2001. С. 331).

[31] Бурдье П. Поле науки // Бурдье П.
Социальное пространство: поля и практики. М.:
Институт экспериментальной социологии; СПб.:
Алетейя, 2005. С. 474.

[32] Бурдье П. Социальное пространство и
символическая власть // Бурдье П. Социология социального пространства. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. С. 80.

[33] Слово с этим корнем впервые встретится в «Одиссее»
(2, 95-105), где Гомер описывает хитрость Пенелопы – ночное распускание
полотна, сотканного днем.

[34] Суть этого метода,
первоначально сформулированного в связи с проблемой атрибуции живописных
полотен, в общих чертах такова: для отличения подлинников от копий «не следует
брать за основу, как это обычно делается, наиболее броские и потому
воспроизводимые в первую очередь особенности полотен: устремленные к небу глаза
персонажей Перуджино, улыбку персонажей Леонардо и так далее. Следует,
наоборот, изучать самые второстепенные детали, наименее затронутые влиянием той
школы, к которой художник принадлежал: мочки ушей, ногти, формы пальцев рук и
ног» (Гинзбург К. Приметы. Уликовая
парадигма и ее корни // Гинзбург К. Мифы – Эмблемы – Приметы: морфология и
история. Сб. статей. М.: Новое издательство, 2004. С. 190). Кстати, вполне
«академичный» Т. Кун наставлял учеников (по крайней мере, так вспоминает Р.
Рорти): ищите бред. Именно в текстах парадигмальных авторов (таких, как Везалий,
Галилей, Гарвей, Лавуазье) обращайте внимание на заведомый нонсенс, на то, чего не должно там быть, и спрашивайте:
что заставило человека это написать? Это хорошая профилактика анахронизма.

[35]
Авторов, которые помогают очнуться от винкельмановского морока (а внутри него –
и Гегель, и Гуссерль), можно назвать достаточно. Наиболее интересные: П. Адо
(«Духовные упражнения и античная философия»), Й. Я. Бахофен («Материнское
право»), Ж.-П. Вернан («Происхождение древнегреческого мышления»), Э. Я.
Голосовкер («Оргиазм и число»), М. Детьен, Э. Р. Доддс («Греки и
иррациональное»), В. Йегер («Пайдейя»), К. Кереньи («Аполлон»), М. К. Петров
(«Пираты Эгейского моря и личность»), А.-Ж. Фестюжер («Созерцательная жизнь по
Платону»), М. Фуко («Забота о себе»).

[36] Классический
тезис о том, что «хорошие формы» лишены генезиса. Они являются «сразу» и
ниоткуда не «берутся»: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». От этого же
отправляется и анамнетический проект: идее неоткуда взяться, если ее уже нет («Теэтет»). Поэтому знание не
может быть получено («Менон»).

[37] Ницше Ф. О пользе и вреде истории для
жизни. С. 161-162.

[38] Делез Ж. Платон и симулякр // Делез Ж.
Логика смысла. М.: Раритет; Екатеринбург: Деловая книга, 1998. С. 332.

[39] Секацкий А. К. Вода, Песок, Бог, Пустота
// Метафизика Петербурга. СПб.: Эйдос, 1993. С. 171.

[40] Делез Ж.
Различие и повторение. СПб.: Петрополис, 1998. С. 162.

[41]
Подробнее см.: Положенцев А. М.
Власть и познание // Мысль. 2008. № 1 (7). С. 136.Прим.1.

[42]
Скажем, телескоп Галилея или весы Лавуазье, понять которые мы можем, лишь
удерживая единство протеза и проблемы: если при opus magnum алхимик не пользуется
или почти не пользуется весами – «в противном случае он был бы химиком» (Койре А. От мира приблизительности к
универсуму прецизионности // Койре А. Очерки истории философской мысли. М.,
1985. С. 116.), то исключительно вследствие знания о нематематическом характере
подлунного мира. Ему кажется абсурдной сама попытка при рассмотрении земных
вещей обнаружить «точность», то есть воплощенные математические сущности – в
природе нет цифр, как нет кругов, эллипсов и прямых линий в геометрическом
смысле этого слова.

[43] См.:
Кассен Б. Эффект софистики. М.; СПб.:
Московский философский фонд Университетская книга;
Культурная инициатива, 2000.

[44] Так, песнь аэда не
является описанием мира – она есть сотворение человека из дочеловеческого разброда:
содержанием текста является не смысл, но аффект, производство причастности в
ритме голосовой модуляции эпического просодия. Лирика и трагедия сохранят эту
установку: первые лирики – Архилох, Алкей, Анакреон, даже Алкман – «все они
поэты-бойцы, они мечут в противника <…> стих – а вслед за ним и копье» (Голосовкер Э. Я. Лирика – трагедия –
музей и площадь. М.: Наука, 1987. С. 81). «Любовные» тексты Ивика и Сафо на
самом деле говорят об ужасе встречи с Эросом, безглазым и безумным.

[45] Юнгер Ф. Ницше. М.: Праксис, 2001. С.
167.

[46] См.:
Панченко А. М. Смех как зрелище // Лихачев Д. С., Панченко А.
М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984. С. 137-140.

[47] Как
Алексей Божий человек или Ксения Блаженная. См.: Успенский Б. А. Антиповедение в культуре древней Руси // Успенский
Б. А. Избранные труды. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М.: Гнозис,
1994. С. 320-332.

[48]
Фуко, разбирая данную «технику души», будет подчеркивать конститутивную
сопринадлежность опасности и логоса: «Например, с точки зрения античных греков,
учитель грамматики может сказать детям правду, и он может не сомневаться в том,
что то, чему он учит, есть правда. Но, несмотря на связь между верой и правдой,
он не паррезиаст. Те не менее, когда философ обращается к монарху или к тирану
и говорит ему, что его тирания мешает и раздражает, поскольку тирания
несовместима со справедливостью, то философ говорит правду, верит, что он
говорит правду и, более того, рискует (поскольку тиран может разозлиться,
наказать, изгнать или убить его)» (Фуко
М.
Дискурс и правда: проблематизация паррезии // Фуко М. Интеллектуалы и
власть. Т. 1. М.:
Праксис, 2005. С. 47).

[49] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и
изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979. С. 240-241. Все эти анекдоты,
которые античная традиция постаралась удержать, в общем-то говорят об одном: о
том, что под философским аутопоэзисом понимается некое «личностное знание»,
которое в то же время есть и суверенность, не нуждающаяся в потестарном
отзеркаливании блага («отойди и не загораживай Солнца»).

[50] Делез Ж. Ницше и философия. М.: Ad Marginem, 2003. C. 140-141.

[51] Либо
речь идет о выделении ценностей в автономный бытийный регион, после чего теория
рассматривается как образование, настроенное на ценность истины. Попытка
неудачная, так как выделение автономного бытия ценностей есть результат
терминации, произведенной буквально на пустом месте. В результате акта оценки,
который имеет к содержанию, к тому, что будет квалифицировано как ценное, лишь
ситуативное отношение.

[52] Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М.:
Интербук, 1990. С. 221-224.

[53] Платон. Государство, 217 a-b // Платон. Собр. соч.: в 4-х т. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С. 298.

[54] Мамардашвили М. К. Необходимость себя.
М.: Лабиринт, 1996. С. 81.

[55] Эко У. Отсутствующая структура. Введение
в семиологию. СПб.: Петрополис, 1998. С. 15.

Просмотров: 48

Тифлокомментирование. Что это и зачем? — Медиа на vc.ru

Сегодня я хочу вам рассказать о том, как смотрят фильмы, мультфильмы и вообще видео люди с проблемами зрения.

{«id»:53765,»url»:»https:\/\/vc.ru\/media\/53765-tiflokommentirovanie-chto-eto-i-zachem»,»title»:»\u0422\u0438\u0444\u043b\u043e\u043a\u043e\u043c\u043c\u0435\u043d\u0442\u0438\u0440\u043e\u0432\u0430\u043d\u0438\u0435. \u0427\u0442\u043e \u044d\u0442\u043e \u0438 \u0437\u0430\u0447\u0435\u043c?»,»services»:{«facebook»:{«url»:»https:\/\/www.facebook.com\/sharer\/sharer.php?u=https:\/\/vc.ru\/media\/53765-tiflokommentirovanie-chto-eto-i-zachem»,»short_name»:»FB»,»title»:»Facebook»,»width»:600,»height»:450},»vkontakte»:{«url»:»https:\/\/vk.com\/share.php?url=https:\/\/vc.ru\/media\/53765-tiflokommentirovanie-chto-eto-i-zachem&title=\u0422\u0438\u0444\u043b\u043e\u043a\u043e\u043c\u043c\u0435\u043d\u0442\u0438\u0440\u043e\u0432\u0430\u043d\u0438\u0435. \u0427\u0442\u043e \u044d\u0442\u043e \u0438 \u0437\u0430\u0447\u0435\u043c?»,»short_name»:»VK»,»title»:»\u0412\u041a\u043e\u043d\u0442\u0430\u043a\u0442\u0435″,»width»:600,»height»:450},»twitter»:{«url»:»https:\/\/twitter.com\/intent\/tweet?url=https:\/\/vc.ru\/media\/53765-tiflokommentirovanie-chto-eto-i-zachem&text=\u0422\u0438\u0444\u043b\u043e\u043a\u043e\u043c\u043c\u0435\u043d\u0442\u0438\u0440\u043e\u0432\u0430\u043d\u0438\u0435. \u0427\u0442\u043e \u044d\u0442\u043e \u0438 \u0437\u0430\u0447\u0435\u043c?»,»short_name»:»TW»,»title»:»Twitter»,»width»:600,»height»:450},»telegram»:{«url»:»tg:\/\/msg_url?url=https:\/\/vc.ru\/media\/53765-tiflokommentirovanie-chto-eto-i-zachem&text=\u0422\u0438\u0444\u043b\u043e\u043a\u043e\u043c\u043c\u0435\u043d\u0442\u0438\u0440\u043e\u0432\u0430\u043d\u0438\u0435. \u0427\u0442\u043e \u044d\u0442\u043e \u0438 \u0437\u0430\u0447\u0435\u043c?»,»short_name»:»TG»,»title»:»Telegram»,»width»:600,»height»:450},»odnoklassniki»:{«url»:»http:\/\/connect.ok.ru\/dk?st.cmd=WidgetSharePreview&service=odnoklassniki&st.shareUrl=https:\/\/vc.ru\/media\/53765-tiflokommentirovanie-chto-eto-i-zachem»,»short_name»:»OK»,»title»:»\u041e\u0434\u043d\u043e\u043a\u043b\u0430\u0441\u0441\u043d\u0438\u043a\u0438″,»width»:600,»height»:450},»email»:{«url»:»mailto:?subject=\u0422\u0438\u0444\u043b\u043e\u043a\u043e\u043c\u043c\u0435\u043d\u0442\u0438\u0440\u043e\u0432\u0430\u043d\u0438\u0435. \u0427\u0442\u043e \u044d\u0442\u043e \u0438 \u0437\u0430\u0447\u0435\u043c?&body=https:\/\/vc. ru\/media\/53765-tiflokommentirovanie-chto-eto-i-zachem»,»short_name»:»Email»,»title»:»\u041e\u0442\u043f\u0440\u0430\u0432\u0438\u0442\u044c \u043d\u0430 \u043f\u043e\u0447\u0442\u0443″,»width»:600,»height»:450}},»isFavorited»:false}

18 122

просмотров

Они слушают то, что происходит на экране или сцене театра: звуки, диалоги. Но этого не достаточно и в середине прошлого века было придумано тифлокомментирование. За рубежом, называется аудио дескрипция.

Вот видео об этом, из первых рук. От незрячих блогеров Youtube.

Как слепые смотрят кино и мультфильмы? Информация из первых рук.

На данный момент, во многих театрах России есть тифлокомментаторы. По новому закону, все фильмы или мультфильмы, выходящие на большой экран в России, обязаны содержать титры и тифлокомментарии.

Но как быть с тем видео контентом, что уже вышел? С многосерийными мультфильмами? Да, потихоньку ВОС создает тифлокомментарии для фильмов, но это капля в море, даже в океане.

Дети, так вообще обделены. Мало того, что они плохо видят или вообще слепы, так они еще и лишены возможности смотреть многосерийные мультфильмы, которые так любят дети: Маша и Медведь, Фиксики, Лунтик, Сказочный патруль и др.

При финансовой поддержке обычных людей (ведь у государства или фондов, денег не напросишься), студия Kids Can See, приступила к тифлокомментированию мультфильма Лунтик.

И знаете что самое приятное? Детям очень нравится. Хоть мы и сделали всего 5 серий, но мы уже получаем обратную связь от родителей с благодарностью.

Сейчас мы ждем разрешение от правообладателей, студии «Мельница». А если быть точным, то от генерального продюсера кинокомпании «СТВ», Сельянова Сергея Михайловича. Написали ему 11 декабря письмо, с просьбой решить вопрос с правами на Лунтика, но пока ответа от них нет. Надеюсь они все таки ответят нам.

Немного о нашей студии: основатель ваш покорный слуга. Психолог, инженер звука и видео монтажа.

Наш замечательный диктор, Лана Дивинвойс, международный диктор, актриса дубляжа. Благодаря ей, мы сможем делать тифлокомментарии не только на русском, но и на английском, немецком, итальянском и испанском языках. Вот такая она у нас молодец.

Тифлокомментарии пишут нам выпускницы института «Реакомп», единственный институт, где выпускают таких специалистов.

В общем, мы настроены позитивно и в следующем году, мы закончим не только Лунтика, но и ряд других анимационных проектов.

Спасибо за внимание

Описание синонимов | 81 синоним для описания

dĭ-skrĭp’shən


Фильтры

(0)

запись

Изображение, обычно словами

Описание, изложение или изложение фактов, утверждений или аргументов, особенно одна предназначена для того, чтобы повлиять на действие, убедить слушателей, выразить протест и т. д.

В бизнесе — конкретный клиент или покупатель.См. Также совместный счет.

Много разных вещей.

Драматическое изображение персонажа:

То же. Используется после имени, чтобы указать, что названный проживает в области с таким же именем:

Для представления словами; описать:

Мелкие, обычно декоративные элементы, например, на картине или на одежде, здании или автомобиле

Что-то определенное; указанный товар, конкретное и т. д.

Неправильное или неверное представительство в качестве агента или официального представителя, в качестве принципала в коммерческих делах или субъектов в соответствии с законодательством.

Практическое исполнение пьесы, концерта и т. Д. Или его части в рамках подготовки к публичному или официальному представлению

Система таких классов или групп

Приятно незнакомая или странная; причудливый

История жизни человека, особенно опубликованная.

(Математика) Класс объектов вместе с классом морфизмов между этими объектами и правилом ассоциативной композиции для этих морфизмов. Категории используются для изучения большого количества математических построений аналогичным образом.

Определение определения — это изложение того, что означает слово или фраза.

Природа определяется как естественная Земля и предметы на ней, или сущность человека или предмета.

Акт подробного сообщения порядка событий чего-либо порядка событий; повествование.

(Неофициальный) Письменный отчет или описание, например, в газете, журнале и т.д .; иногда, конкретнее, благоприятный отчет, как для рекламного выпуска

Краткое, легкое или неформальное литературное произведение, такое как эссе или рассказ.

Человек или агентство, отвечающее на вопросы как услуга другим

Определение повествования — это рассказ или рассказ о событиях.

Книга или большая статья, особенно. научный, посвященный отдельному предмету или ограниченному аспекту предмета

Историческая запись или реестр фактов или событий, расположенных в порядке, в котором они произошли

Определение истории — это рассказ или рассказ о что произошло или могло произойти в прошлом.

Резюме финансового счета, обычно детализированное

Перевод Библии, полностью или частично

(Генетика) Проявление признака, вызванного определенным геном

определение породы — это группа животных, которая имеет определенную характеристику или черту.

Удар судьбы или судьбы; много.

Продольная полоса, выступающая из объекта, чтобы укрепить его, или войти в канал в другом объекте и тем самым предотвратить смещение вбок, но разрешить движение в продольном направлении; шлиц.

Отдельный участок; ряд вещей взятых вместе.

Способ или метод, с помощью которого что-то делается или происходит; способ или способ процедуры

Опознавательный или характерный знак или оттиск:

Определение полосы — это длинная тонкая линия, которая каким-то образом отличается от того, что находится по обе стороны от нее.

Партия, фракция или группа, придерживающаяся определенного набора идей или убеждений.

Пересчет прошлых событий

Дисплей; проявление:

(Химия) Функциональная сущность, состоящая из определенных атомов, присутствие которых придает молекуле определенное свойство, такое как метильная группа.

словесное описание

утверждение, которое представляет что-то словами

Изображение, обычно словами

Устное или письменное описание события, обычно представленное подробно:

Список предметов для различных юридических целей, e.грамм. таможенная декларация.

Акт чтения заученных материалов в публичном исполнении.

неформальное определение

Изображение, обычно в словах

Любой экземпляр физического носителя, на который была помещена информация с целью ее сохранения и предоставления для использования в будущем.

Группа людей, живущих в соответствии с религиозными принципами:

(Великобритания, разговорный язык) Человек, который обычно испытывает сексуальное или романтическое влечение.

Определение символа — это уникальный символ, буква или знак, используемый в письменной форме.

(Биология) Таксономическая категория, расположенная ниже типа или подразделения и выше порядка.

Процесс, практика или искусство изображения

Набор характеристик, разработанный для использования при идентификации конкретного человека или предмета, который может принадлежать к определенной группе, участвовать в определенной деятельности и т. Д.

Отдельный вид; Сортировать; разнообразие; class

(Фотография) Характеристика объектива фотоаппарата из-за недостатка конструкции или несовпадения объектива с форматом пленки для получения изображения меньше, чем кадр пленки, с грубо сфокусированной рамкой. Фотографы могут сознательно выбирать эту характеристику для создания особого эффекта.

Чтобы проследить форму или контур:

Сделать словесное изображение; описать

Показывать или содержать отличительную характеристику; различать:

Найдите другое слово для описания .На этой странице вы можете найти 81 синоним, антоним, идиоматическое выражение и родственные слова для описания , например: описание, представление, характеристика, учетная запись, разнообразие, очертание, портрет, изображение, подобное, изображение и история.

Описание и примеры описательного письма

В композиции описание представляет собой риторическую стратегию, использующую сенсорные детали для изображения человека, места или предмета.

Описание используется во многих различных типах документальной литературы, включая эссе, биографии, мемуары, письма о природе, профили, спортивные статьи и путевые заметки.

Описание — это одна из прогимнасмат (последовательность классических риторических упражнений) и один из традиционных способов дискурса.

Примеры и наблюдения

«Описание — это набор свойств, качеств и характеристик, которые автор должен выбрать (выбрать, выбрать), но искусство лежит в порядке их выпуска — визуально, звуко, концептуально — и, следовательно, в порядке их взаимодействия, включая социальное положение каждого слова.»
(Уильям Х. Гасс,» Приговор ищет свою форму «. Храм текстов . Альфред А. Кнопф, 2006)

Показать; Не рассказывай

«Это старейшее клише писательской профессии, и мне жаль, что мне не пришлось его повторять. Не говорите мне, что обед в День Благодарения был холодным. Покажите мне, как жир становится белым, когда он застывает вокруг горошка на вашей тарелке. … Думайте о себе как о кинорежиссере, вы должны создать сцену, к которой зритель будет относиться физически и эмоционально.»(Дэвид Р. Уильямс, Sin Boldly !: Руководство доктора Дэйва по написанию статьи для колледжа . Basic Books, 2009)

Выбор деталей

«Основная задача писателя-описателя — это выбор , и словесное представление информации. Вы должны выбрать детали, которые имеют значение — которые важны для целей, которыми вы делитесь со своими читателями, — а также образец расположения, имеющий отношение к этим общим целям. …
« Описание может быть инженером, описывающим местность, где должна быть построена насыпь, писателем, описывающим ферму, на которой будет происходить действие романа, риелтором, описывающим дом и землю для продажи, журналистом, описывающим место рождения знаменитости , или турист, описывающий сельскую местность друзьям, вернувшимся домой. Этот инженер, писатель, риелтор, журналист и турист, возможно, описывают одно и то же место. Если каждое из них правдиво, их описания не будут противоречить друг другу. Но они, безусловно, будут включать и подчеркивать различные аспекты ».
(Ричард М. Коу, Форма и субстанция . Wiley, 1981)

Совет Чехова молодому писателю

«На мой взгляд, описания природы должны быть предельно краткими и предложенными кстати как бы. Откажитесь от банальных мест, таких как:« заходящее солнце, купающееся в волнах темнеющего моря, залитое пурпурным золотом, ‘ и так далее.Или «ласточки, летящие над водой, весело щебечут». При описании природы следует ухватиться за мелочи, группируя их так, чтобы, прочитав отрывок, закрыть глаза, образовалась картина. Например, вы вызовете лунную ночь, написав, что на плотине мельницы стеклянные осколки разбитой бутылки вспыхивают, как яркая маленькая звезда, и что черная тень собаки или волка катится, как мяч ».
(Антон Чехова, цитируется Раймондом Обстфельдом в «Основное руководство писателя по созданию сцен ».Дайджест писателей, 2000)

Два типа описания: объективное и импрессионистское

« Объективное описание пытается точно передать внешний вид объекта как вещь в себе, независимо от восприятия наблюдателем его или чувств по отношению к нему. Это фактическое описание, цель которого — информировать читателя, который не мог видеть собственными глазами. Писатель считает себя своего рода фотоаппаратом, записывающим и воспроизводящим, хотя и на словах, правдивую картину.. . .
« Импрессионистское описание сильно отличается. Сосредоточившись на настроении или чувстве, которое объект вызывает у наблюдателя, а не на объекте, существующем в самом себе, импрессионизм не стремится информировать, а вызывать эмоции. Он пытается заставить нас чувствовать больше, чем для того, чтобы заставить нас видеть … »[] Писатель может размыть или усилить детали, которые он выбирает, и, умело используя фигуры речи, он может сравнивать их с вещами, рассчитанными на то, чтобы вызвать соответствующие эмоции. Чтобы произвести на нас впечатление унылой уродливостью дома, он может преувеличить тусклость его окраски или образно описать отслаивание как прокаженный
(Томас С. Кейн и Леонард Дж. Петерс, Writing Prose: Techniques and Purposes , 6-е изд. Oxford University Press, 1986)

Объективное самоописание Линкольна

«Если какое-либо личное описание меня будет сочтено желательным, можно сказать, что я ростом шесть футов четыре дюйма, почти; худощав, в среднем весю сто восемьдесят фунтов; смуглый цвет лица , с жесткими черными волосами и серыми глазами — никаких других отметин или марок не припомнил.»
(Авраам Линкольн, Письмо Джесси В. Феллу, 1859 г.)

Импрессионистское описание дымного города Ребекки Хардинг Дэвис

«Особенность этого города — дым. Он мрачно скатывается медленными складками из огромных труб чугунолитейных заводов и оседает черными слизистыми лужами на грязных улицах. Дым на пристанях, дым на грязных лодках, на берегу моря. желтая река — покрытая жирной копотью фасад дома, два выцветших тополя, лица прохожих.У длинного шлейфа мулов, тащащих кучу чугуна по узкой улочке, отвратительный пар свисает с вонючих сторон. Здесь, внутри, маленькая изломанная фигурка ангела, указывающего вверх с каминной полки; но даже его крылья покрыты дымом, сгустками и черными. Дым везде! Грязная канарейка отчаянно щебечет в клетке рядом со мной. Его мечта о зеленых полях и солнечном свете — очень давняя мечта — я думаю, почти исчерпанная ».
(Ребекка Хардинг Дэвис,« Жизнь на железных заводах ». The Atlantic Monthly , апрель 1861 г.)

Описание Эрнеста Хемингуэя Лилиан Росс

«Хемингуэй был одет в красную шерстяную рубашку в клетку, узорчатый шерстяной галстук, коричневый шерстяной свитер, коричневый твидовый пиджак, плотно прилегающий к спине и с рукавами, слишком короткими для его рук, серые фланелевые слаксы, носки с рисунком аргайл, и мокасины, и он выглядел медвежьим, сердечным и сдержанным. Его волосы, которые были очень длинными сзади, были седыми, за исключением висков, где они были белыми; его усы были белыми, и у него была рваная полудюймовая, полная белая борода. Над левым глазом была шишка размером с грецкий орех. На нем были очки в стальной оправе, с листом бумаги под носом. Он не спешил добираться до Манхэттена ».
(Лилиан Росс,« Как вам это сейчас нравится, джентльмены? » The New Yorker , 13 мая 1950 г.)

Описание сумочки

«Три года назад на блошином рынке я купила маленькую расшитую белыми бусами сумочку, которую с тех пор никогда не носила на публике, но которую никогда бы не подумала отдать.Кошелек небольшой, размером с бестселлер в мягкой обложке, и поэтому он совершенно не подходит для таскания с собой таких принадлежностей, как кошелек, гребень, компакт, чековая книжка, ключи и все другие предметы первой необходимости современной жизни. Сотни крошечных жемчужных бусинок усеивают внешнюю часть сумочки, а на лицевой стороне, вплетенной в узор, изображен звездообразный узор, образованный более крупными плоскими бусинами. Сливочно-белый атлас покрывает внутреннюю часть сумки и образует небольшой карман с одной стороны. В кармане кто-то, возможно, первоначальный владелец, нацарапал инициалы «J.W. «красной помадой. На дне кошелька находится серебряная монета, которая напоминает мне о моих подростковом возрасте, когда моя мать предупредила меня никогда не выходить на свидание без цента, на случай, если мне придется позвонить домой за помощью. На самом деле, я думаю, именно поэтому мне нравится моя белая расшитая бисером сумочка: она напоминает мне старые добрые времена, когда мужчины были мужчинами, а дамы — женщинами ».
(Лори Рот, «Моя сумочка»)

Описание Биллом Брайсоном гостиной в отеле Old England

«Комната была небрежно усыпана стареющими полковниками и их женами, сидевшими среди небрежно сложенных Daily Telegraph s.Все полковники были невысокого роста, круглые люди в твидовых пиджаках, с хорошо зачесанными серебристыми волосами, внешне грубоватыми, скрывающимися внутри кремневой сердцевины, а когда они шли, они лихорадочно хромали. Их жены, обильно накрашенные и напудренные, выглядели так, как будто они только что вышли из гроба ».
(Билл Брайсон, Notes From a Small Island . Уильям Морроу, 1995)

Сильнее смерти

«Великолепное описание потрясает нас. Оно наполняет наши легкие жизнью его автора.Вдруг он поет внутри нас. Кто-то другой видел жизнь такой, какой мы ее видим! И голос, который наполняет нас, если писатель умрет, преодолевает пропасть между жизнью и смертью. Великое описание сильнее смерти ».
(Дональд Ньюлав, Painted Paragraphs . Генри Холт, 1993)

Описательное письмо | Классные стратегии

Как научить описательному письму

Нет единого способа научить описательному письму. При этом учителя могут:

  • Развивайте навыки описательного письма с помощью моделирования и обмена качественной литературой, полной описательного письма.
  • Включите уроки, подобные перечисленным ниже, в течение года.
  • Привлекайте внимание учащихся к выбору интересных описательных слов при написании в классе.

Характеристики описательного письма

1. Хорошее описательное письмо включает в себя множество ярких сенсорных деталей, которые рисуют картину и обращаются ко всем чувствам читателя: зрению, слуху, осязанию, обонянию и вкусу, когда это необходимо. Описательное письмо может также рисовать картины чувств, которые человек, место или вещь вызывает у писателя.В разделе видео ниже вы увидите, как учитель использует графический органайзер Five Senses в качестве стратегии планирования описательного письма.

2. Хорошее описательное письмо часто использует образный язык, такой как аналогии, сравнения и метафоры, чтобы помочь нарисовать картину в сознании читателя.

3. Хорошее описательное письмо использует точный язык. Общие прилагательные, существительные и пассивные глаголы не имеют места в хорошем описательном письме. Используйте определенные прилагательные и существительные, а также сильные глаголы действия, чтобы оживить картину, которую вы рисуете в сознании читателя.

4. Организовано хорошее описательное письмо. Некоторые способы организации описательного письма включают: хронологический (время), пространственный (местоположение) и порядок важности. Описывая человека, вы можете начать с описания его внешности, а затем рассказать о том, как этот человек думает, чувствует и действует.

Языковые искусства

План урока Show-Me Sentences от ReadWriteThink был создан для учащихся 6–12 классов. Однако учителя начальных классов могут изменять предложения Show-Me, чтобы сделать их интересными для младших школьников.

The Writing Fix представляет собой план урока по использованию книги Роальда Даля «Твиты» в качестве наставника для обучения описательному письму.

Учитель Лаура Торрес создала план урока, который использует изображения для быстрого старта яркого письма: три подсказки с описательным письмом с картинками.

LiL Предпосылки Что такое описание

Аудиоописание, видеоописание, описательное видео, DVS®, английский для слабовидящих, повествовательное видео… много названий для этой важной функции доступности.

Определение

Описание — это дополнительное повествование, которое переводит изображения и другую визуальную информацию в устные слова, чтобы слепые или слабовидящие люди могли получать доступ к произведениям популярного, культурного или образовательного значения, пользоваться ими и учиться на них. Для целей LIL описание наиболее заметно на видео-носителях (в кинотеатрах, на DVD / Blu-Ray и в Интернете), где оно обычно вставляется в паузы между диалогами, повествованием, музыкой и окружающими звуками в исходном саундтреке. .

Немного истории

Описание «началось» с работы доктора Грегори Фрейзера, когда он основал свою компанию AudioVision в 1972 году (хотя это было задумано Четом Эйвери, администратором Министерства образования США, еще в 1964 году). Это действительно стало популярным в начале 80-х под новаторским руководством покойной доктора Маргарет Фанстиль, которая позже получила премию «Эмми» за ее лидерство в обеспечении доступности телевидения для людей с нарушениями зрения.

Прочтите полное описание Timeline Highlights из DCMP .

Примеры описания из Интернета

«Сцена завтрака» из сериала

Чудотворец »

Отрывок из версии The Miracle Worker 1979 года, которая также доступна по ссылке DCMP .(Посетите страницу DCMP The Miracle Worker , чтобы посмотреть доступный трейлер и еще один доступный предварительный просмотр фильма.)

Как музеи используют сенсорное управление »

Пример расширенного описания с YouTube-канала Art Beyond Sight. Обратите внимание на то, как изображение и исходный звук приостанавливаются, чтобы визуальные эффекты можно было описать более полно.

Сила 504 »

Первая часть 18-минутного документального фильма The Power of 504 , доступного с открытыми субтитрами и описанием на YouTube.(Часть 2 из The Power of 504 .)

Видео на YouTube от Фонда Пинеды »

Большинство видеороликов, созданных некоммерческой организацией Victor Pineda Foundation и представленных на ее канале YouTube, имеют подписи и описания. (Показано выше: Видео Стефани на премии AAPD Paul G. Hearne Award .)

Отрывок из

The Ultimate Gift »

Веб-сайт Narrative Television Network содержит коллекцию обучающих видеороликов и классических фильмов, доступных бесплатно с описанием.(Показано выше: отрывок из The Ultimate Gift , вдохновляющей истории основателя Джима Стовалла.)

Примеры от Audio Description Associates »

Несколько клипов из различных жанров описания (телевидение, образовательные программы, театр, танцы) доступны в Audio Description Associates.

Примеры из Bridge Multimedia »

Несколько примеров описанных рекламных роликов и отрывок из Symbiosis in Ocean Communities (доступен по ссылке DCMP ) с веб-сайта Bridge Multimedia.

Примеры с YourLocalCinema.com »

Сотни клипов и трейлеров (в основном снятых в Великобритании, что объясняет британский акцент, с которым говорит большинство ораторов) из основных фильмов, выпущенных за последние несколько лет. Доступен как смесь MP3 и потокового видео.

Фильмы для слепых »

Бесплатный подкаст с классическими общедоступными фильмами и сериалами с описанием от Valerie H productions.

Видео DO-IT »

Список описанных обучающих видео по программе DO-IT Вашингтонского университета.

Что означает описание — Определение описания

существительное

СОБЫТИЯ ИЗ ДРУГИХ ЗАПИСЕЙ

Описание объекта

▪ «Любовь с первого взгляда» — очень удачное описание того, что он чувствовал, когда увидел ее.

подробное описание / счет / анализ и т. Д.

▪ подробное исследование преступности в Сиэтле

дать отчет / описание

▪ Он дал тревожный отчет об убийстве.

Должностная инструкция

объективная оценка / измерение / описание и т. Д.

▪ Трудно дать объективное мнение о собственных детях.

КОЛЛОКАЦИЙ ОТ CORPUS

■ ADJECTIVE

точно

▪ Определенное нервное ожидание, зарождающееся разочарование, смягченное профессиональным микроберизмом, — это более точное описание .

точное описание проблемы является первым шагом в ее решении.

▪ Считаете ли вы, что это точное описание того, как люди ведут себя, когда получают дополнительные деньги?

▪ Ни слово добровольно, ни слово некоммерческая организация не дает точного описания .

▪ Это похоже на точное описание первоначальных решений о поступлении в высшие учебные заведения.

▪ Оба лингвиста хотят составить точных описаний конкретного изучаемого языка.

▪ Именно потому, что они не претендуют на точность описаний социального мира, они не поддаются непосредственной проверке.

▪ В наши дни более точным описанием является то, что, несмотря на официальные заверения, отношения плохие и ухудшаются.

кв

▪ На этот раз термин «полоса затухания» — это apt описание каждого диапазона частот.

▪ В 1955 году Гибсон официально назвал это организацией, хотя социальный клуб мог быть более apt description .

▪ Мы ехали вдоль Лофотенской стены, кв. описание для гор, защищающих этот огромный морской фьорд.

▪ Более половины из них сказали, что на вкус она похожа на расплавленную жевательную резинку, что соответствует apt description Josta.

▪ Не может быть более кв. описание этой горы в миниатюре.

▪ Я думал, что это apt и правильное описание , с его оттенками инерции и безжизненности.

▪ В руководстве предлагается перемещать каретку, как при глажке, и это очень apt description .

краткое

▪ Очень легко ответить на краткое описаний в каталогах, которые не являются полностью описательными.

▪ Это заболевание, хотя в настоящее время является редкостью, требует краткого описания описания .

▪ На этом завершается краткое описание описание оркестровой духовой гитары.

▪ Это краткое описание описание исследования отдельного случая и объяснение того, как выполнять такой проект мониторинга.

▪ Из этого краткого обзора описания должно быть ясно, что эти проблемы по своей природе географические.

▪ Рота читает законы, выясняет, какие отчеты требуются, и пишет для своей книги краткое описание описание .

▪ Также есть дополнительный флажок для поиска в кратких описаниях , которые сопровождают некоторые группы.

▪ Каждая из семи основных опций разбита на подкатегории с краткими описаниями .

в сборе

▪ Экзистенциальные предложения, какими бы контекстуально они ни были необходимы, не являются логически необходимыми для полного описания мира .

завершено задание Описание почти не поддается определению.

▪ Таблица 11.3 представляет собой полное описание на рисунке 11.2.

▪ Это не полное описание закона.

▪ Почему одинарных предикатов недостаточно для полного описания мира?

▪ Экзистенциальные предложения на самом деле не нужны — логически необходимы — для полного описания мира.

▪ Более полное и компактное описание кривизны в n измерениях воплощено в тензоре Римана.

подробно

▪ Терлоу концентрируется на ярко подробных описании его рас, в основном в стиле того времени.

▪ Прежде всего, одним из наиболее ярких аспектов записок является интерес, который Маркс проявляет к подробному этнографическому описанию .

подробные описания работы кабеля, возможно, помогли диаграммы.

▪ У вас будет собственное подробное задание описание , в котором описываются задачи, которые вы будете выполнять.

▪ Эта таблица основана на подробных описаниях интервьюируемых желаемой практики, а не на терминах, которые они использовали для их описания.

подробное описание того периода было бы невозможно, так как ничего существенного не произошло.

▪ В рамках этой системы каждый отдел разделен на программные области и предоставляется подробная программа описание .

▪ Более того, как история реализма, книга касается более значительных вопросов, чем подробное описание стиля.

ложный

▪ Трое других заявили, что ложных обмен описаний .

▪ Со следующего месяца будет считаться уголовным преступлением предоставление ложных или вводящих в заблуждение описаний собственности для продажи.

▪ Трое других обвинили фирму в ложных торговле описаниях .

▪ При определении наличия ложных сделка описание суд смотрит на ситуацию так, как это сделал бы обычный покупатель.

▪ Ratners признали, что предлагали товары с ложным описанием .

▪ Защита от введения в заблуждение ложными или неточными описаниями продаваемых товаров обеспечивается Законом о торговых описаниях 1968 года.

full

полное описание приведено на странице 45.

▪ Наша существующая маркировка пищевых продуктов дает полное описание содержания сахара, жира и клетчатки.

▪ См. Отдельную запись для полный описание .

Полное описание значений и использования флага состояния приведено в Руководстве пользователя.

▪ Более полное описание процесса интеграции данных представлено Флауэрдью и Грин в главе 4.

▪ Для полного описания отдельных экскурсий, пожалуйста, посетите соответствующие страницы курорта.

▪ Я процитирую полное описание .

▪ Также полное описание клерка в отделе снабжения в «Экспортс Консолидейтед» и двух его сообщников.

общий

▪ Информация из общего состояния описывает условие на Рисунке 7.1 показывает взаимодействие между двумя типами риска.

▪ Был отправлен военный вертолет, и мужчина был спасен на основании предоставленного общего описания .

▪ A общий описание технологических процессов 4.

▪ Дополнительная информация о приеме на отдельные факультеты, а также общий курс Описание содержится в последующих разделах факультетов.

▪ Игроки вполне могут попросить генерала описание Замка.

▪ Точно такая же система кодирования использовалась как для общих описаний и описаний потенциальных рисков.

▪ Следовательно, вы должны довольствоваться таким общим общим описанием , которое я получил от некоторых евнухов.

объектив

▪ Структурные особенности восприятия, по его мнению, могут быть доступны для объекта описания , даже если качественные аспекты недоступны.

▪ Что, если язык не является нейтральной системой, способной к цели описанию и анализу?

физический

физическое описание было проще, чем эмоциональная оценка.

▪ Само по себе физических описание гуннов оказалось достаточно, чтобы вселить ужас в сердца их врагов.

▪ Частично ответ дает программа балета, которая дает физическое описание всех 13 танцоров.

▪ Наземные данные, а также последняя информация с космических аппаратов Pioneer и Voyager используются для разработки как физических описаний , так и теоретических представлений.

физическое описание основных процессов, происходящих в турбулентном потоке, может быть разработано на их основе.

▪ Есть только абстрактный квант физический описание .

▪ История, однако, изобилует счастьем; например, физических описаний планеты превосходны.

короткий

▪ В конце книги двадцать два коротких описаний аналитических экспериментов, которые можно проводить.

▪ Этот некоммерческий сайт представляет собой в основном список садоводческих ссылок с коротким описанием каждой.

▪ Вставить короткое описание или комментарий книги или автора на обложке книги.

▪ Главы начинались с короткого описания конкретного объекта, за которым следовали многочисленные фотографии транспортных средств и другого вспомогательного оборудования.

▪ Несколько коротких описаний видов деятельности, о которых нам сообщают, могут служить иллюстрацией некоторых из их диапазона и разнообразия.

устно

▪ Для всех видов экранной информации, включая графику, Window Bridge может создавать словесное описание .

▪ Точные словесных утверждений и описаний позволяют избежать этой ловушки.

▪ Снижение информационного содержания от главного компонента 1 к главному компоненту 4 не нуждается в словесном описании .

▪ Корневое определение — это краткое словесное описание системы, отражающее ее сущность.

▪ В каждом случае составитель должен учитывать, будет ли план преобладать над устным описанием или наоборот.

■ СУЩЕСТВУЕТ

задание

▪ Ваша работа Описание описывает основные обязанности, которые вы будете выполнять в ходе своей работы.

▪ Но его присутствие в индустрии туризма вышло за рамки его реальной работы описание .

▪ Кроме того, задание описание также жизненно важно, чтобы кандидаты знали, что требуется.

▪ Нам придется научиться жить с рабочими ситуациями, которые не связаны с должностями описаниями и четкими отношениями отчетности.

▪ Большинство вакансий описаний пресные, скучные, полностью лишенные цвета и, что еще хуже, часто лишены реального смысла.

▪ Традиционный сотрудник имел два источника власти: начальник и должность описание .

▪ Моррис кивает на работу описание он одобрил, возможно, даже поощрил много месяцев назад.

▪ Эти действия не были частью задания описание .

язык

▪ PostScript-страница описание язык разработан Adobe Systems.

▪ Но, поскольку это командный язык , а не язык описания страницы , средства, которыми он обладает, скорее адекватны, чем сложны.

▪ Ключ почти ко всем программным проблемам верстки страниц — это выяснить, поддерживает ли программа описание страницы язык .

▪ Страница описание язык также позволяет включать графику; правила, тона, штриховые рисунки и так далее.

▪ В настоящее время существует две страницы описание языков , которым уделяется все внимание.

▪ Страница описание языков в настоящее время является горячей темой, и много написано об относительных сильных и слабых сторонах различных предложений.

▪ Сложность состоит в том, чтобы найти хорошее описание язык , на котором можно выразить учебную ситуацию.

▪ Форматы управления, основанные на управляющих последовательностях, могут иметь неограниченную длину, и страница описание языков может быть чрезвычайно мощным.

стр.

▪ PostScript-a страница описание язык, разработанный Adobe Systems.

▪ Но, поскольку это командный язык, а не язык страниц описания , средства, которыми он обладает, скорее адекватны, чем сложны.

▪ Ключ почти ко всем проблемам программного обеспечения для макияжа страниц заключается в том, чтобы выяснить, поддерживает ли программа язык описания страниц и .

▪ Язык страниц description также позволяет включать графику; правила, тона, штриховые рисунки и так далее.

▪ В настоящее время все внимание уделяется двум языкам: страниц, , , описание, .

▪ Форматы управления, основанные на управляющих последовательностях, могут иметь неограниченную длину, и стр. описание языки могут быть чрезвычайно мощными.

▪ PostScript — это язык описания страниц .

▪ Принтер с пиксельной адресацией, очевидно, может воспроизводить растровое изображение, и форматы page description были разработаны для этого.

торговля

▪ Трое других заявили о ложной торговле описаний .

▪ Никакая выписка не является сделкой описанием , если эта выписка не относится к одному из пунктов, перечисленных в разделе 2.

▪ Трое других обвинили фирму в ложной торговле описаний .

▪ При определении наличия ложной сделки описание суд рассматривает ситуацию так, как это сделал бы обычный покупатель.

▪ Показание километра на автотранспортном средстве — это товарный знак описание в рамках Закона.

■ ГЛАГОЛ

содержат

▪ Сообщение о получении содержит описание товаров и оговорки перевозчика о состоянии товаров.

▪ Романы Чарльза Диккенса содержат движущихся описаний ужасных трудностей, с которыми люди столкнулись в это время.

▪ Однако большая часть этой книги разделена на разделы , содержащие подробное описание наиболее популярных и лучших доступных пакетов.

▪ Этот типовой отчет содержит много описаний явлений непосредственного восприятия.

▪ Сам список содержит описание , и, как правило, по нему можно определить, какие функции защищены.

▪ Рассел предложил семантически проанализировать предложения , содержащие определенное описание как общие предложения.

▪ Наряду с , содержащим подробный сайт, описаний, и путеводителей, это новое дополнение к серии показывает, как отдельные памятники интегрируются в современное общество.

бросить вызов

▪ Две другие женщины положили на прилавок бутылку с рассолом и стеклянный сосуд, который в целом не поддается описанию описанию .

деталь

▪ Разделенный по регионам Великобритании, он включает фотографии и подробных описаний описаний каждого объекта недвижимости.

▪ Quikbook. com, который включает подробных отель описаний но без фотографий.

▪ Для них вы можете включить столбец для более подробных описания , таких как размер, цвет и характеристики.

подробное описание классового подхода к объяснению политики находится в главе 10.

▪ Поэтому важно, чтобы в предложении на исследование было представлено подробное описание вашей исследуемой популяции.

▪ Работа систем точечных факторов зависит от наличия подробных задания описаний .

подходит

▪ Шилдон не ждал Рейна, и домовладелец не видел никого подходящего его описание .

▪ Но если мы это так назовем, как мы можем судить, кто соответствует описанию ?

▪ Если они подозревают кого-то или знают кого-то , подходящего к описанию , поговорите с нами конфиденциально, и мы расследуем это.

▪ Хиллари Клинтон не подходит ни , ни описанию и, похоже, не хочет.

▪ Они получили сотни звонков, и теперь у них есть имена двух мужчин, которые соответствуют описанию злоумышленника .

▪ Марк Телль, домой на Манхэттене, соответствует , что описание .

▪ Он определенно был в городе 22 июня, и он определенно соответствовал описанию .

▪ Только разыгрывающие подходят под , что описание на этом клубе.

следовать

▪ Вызвали полицию, и после по ее описанию , был задержан молодой человек.

▪ Затем вставляется соответствующий план исследования , за которым следует , описание исследуемой популяции.

после описаний представляют собой костюм для хождения по полной Луне.

▪ Их было после по описанию воров, предположительно причастных к гибели двух мужчин в городе.

дает

▪ Он рекомендовал ретриты в шумном мире, а дал красивое описание их цели.

▪ Genthe дает в этом описании : Этот необычный вопрос нельзя было задать в 1906.

▪ Мартин дает краткое описание типа местности и уклонов, с которыми встретятся волдыри на ногах.

▪ Но для большинства студентов, которые соответствуют с учетом описаний , ранняя идентификация может избежать неудач в будущем.

▪ Каждому учителю предоставляется индивидуальная работа описание с указанием его или ее конкретных обязанностей.

▪ Однако дает очень авторитетных описаний боевых самолетов, учебных, тактических и военных отчетов.

▪ Когда я был , давая это описание , мне пришло в голову, что я говорю о ком-то другом.

▪ Со следующего месяца будет считаться уголовным преступлением, если предоставит ложное или вводящее в заблуждение описания имущества, выставленного на продажу.

включая

▪ Завершено полевое исследование четвертичных отложений; он включает описаний важных межледниковых отложений, обнаруженных в ходе исследования.

▪ Разделенный по регионам Великобритании, он включает фотографию и подробных описаний каждого объекта недвижимости.

▪ Главы 1 и 2 включают описания различных хроматографических, электрофоретических и спектроскопических методов, используемых в таких системах.

▪ Quikbook. com, который включает , включая подробное описание отеля, , описания, , но без фотографий.

▪ Также включает описаний его первых дней работы в Обзоре и портреты пером великих геологов того времени.

▪ Некоторые невербальные сообщения настолько необходимы для языка, что они должны быть включены в описания , из них.

▪ Если рассказ был написан достаточно умело, чтобы включал ярких описаний , Луиза изобразила их в своем уме.

совпадение

▪ Любое слово может следовать за любым другим словом при условии, что оно соответствует фонетическому входному описанию .

▪ Только один соответствует описанию какого-то арестованного.

▪ Пародийные элементы пасторалей Гэя совпадают с близкими описаниями и искренним сочувствием к сельской жизни.

▪ Рисунки на одеяниях также соответствовали описаниям тех одежд, в которые был окутан Святой в 1104 году.

▪ Автомобиль , соответствующий описанию полиции , был обнаружен на автостоянке клуба регби Jedforest.

▪ Представьте, насколько сложно было бы записать на видео изображения, чтобы соответствовали , что описанию .

▪ Те, что совпадают с описанием Дарби были заимствованы из редакции, и на них напечатана формулировка угрозы смерти.

▪ Скремблинг превратился в разведку, когда последовала разочаровывающая охота за чем-то удаленно , совпадающим с , описанием в путеводителе , .

предоставить

▪ Авторы предоставили описаний с указанием степени полномочий по принятию решений, которыми обладает менеджер.

▪ Книга обязательно должна упрощать концепции, а предоставляет очень ограниченное описания методов, их применения и ограничения.

▪ Здесь пользователей, с которыми уже связались, просят предоставить описание других пользователей в их сети.

▪ Эйнштейн также признал, что тензор энергии-напряжения обеспечивает соответствующий тензор описание для распределения и потока энергии в пространстве-времени.

▪ Он также предоставляет очень подробное описание среды.

▪ Глава 3 посвящена интерфейсным трубопроводам, а предоставляет хорошее описание требований к интерфейсу тандемных систем.

▪ Однако требования экспериментаторов затрудняют предоставить простое описание смысла вычислений.

прочитать

▪ Profitboss не тратит драгоценное время на написание и чтение длинную работу описаний .

▪ Он съел свои блины, когда она начала читать , , описание , .

▪ Какое облегчение для , прочитав Описание Чарльза Диккенса о страданиях, связанных с морской болезнью, не будучи на самом деле больным.

▪ В книге Дюрера он прочитал описание перспективного устройства и сделал его для себя.

▪ В конце концов, любой, кто прочитал описание орудия убийства в субботних газетах, мог послать ножи.

▪ Это следует иметь в виду, когда читает следующие описания , чтобы средство не путалось с целями.

запись

▪ Обсуждение Выберите одно из четырех. Напишите описание человека, которого вы выбрали.

▪ Рота читает законы, выясняет, какие отчеты требуются, и пишет краткое описание для своей книги.

▪ Поклянись никогда не писать писать другую длинную работу описание .

▪ Они понимают, что творчески написанное описание работы может привести к увеличению заработной платы, равно как и изменение должностных обязанностей.

▪ Как бы то ни было, Питер также попросил меня записать примерно описаний других членов комитета управления.

▪ Попросите их рассказать о том, что они видели, а на номер напишите описание .

ФРАЗЫ ИЗ ДРУГИХ ЗАПИСЕЙ

подробное описание / описание и т. Д.

ответьте на описание

▪ Путешественник заметил мужчину , который отвечал на описание, данное полицией.

нищий описание / вера

▪ Гарри, это ужасное, ужасное пение нищие вера.

▪ В Gravity’s Rainbow заговоры разрастаются до такой степени, что они нищий описание.

▪ В исходном радиосообщении было разорванных верований.

▪ Мысль о прекрасной даме Брюгге выходит с такими вещами нищие вера.

▪ Расточительство, гибель, жестокость и разрушение собственности нищий описание.

▪ То, что она нашла там еще попрошаек, вера.

не поддается описанию / анализу / убеждениям и т. Д.

▪ Его изменчивые черты лица, его тон, жесты и выражения, казалось, не поддаются описанию .

▪ Его отклонение было чем-то, что не поддается анализу ; точно так же, как он сопротивлялся попыткам противостоять ему.

бросает вызов убеждению и заставляет задуматься, кого именно здесь защищает закон: больные умы или их молодые жертвы?

▪ Подобно секрету лака Страдивари, это дополнительное измерение не поддается анализу .

▪ Плотина не поддается описанию ; это бросало вызов убеждению.

▪ Две другие женщины положили на прилавок бутылку с рассолом и стеклянный сосуд, который в общей сложности не поддается описанию .

▪ Все же другие виды демонстрируют паттерны изменчивости, которые не поддаются анализу сложности современной биологии.

светящийся отчет / счет / описание и т. Д.

▪ У меня не было ничего, кроме светящихся отчетов от ее учителя.

▪ В обмен на это гостеприимство все, что им нужно сделать, это написать отчет о своем опыте ярким .

▪ Большинство исполнителей могут прочитать десять ярких отчетов и один плохой, и запомнить только неприятный.

▪ Уровень успеваемости нашего сына резко вырос, и в конце учебного года он получил от учителей блестящих отчетов .

▪ Эти пафосные фразы и светящихся описаний также имеют резонанс для нашего времени.

▪ Они оказались очень успешными, и Истеблишмент прислал ярких отчетов .

ПРИМЕРЫ ИЗ ДРУГИХ ЗАПИСЕЙ

▪ Том дал полиции описание своей машины.

▪ Напишите описание кого-нибудь, кого вы хорошо знаете.

▪ Вы можете прочитать подробное описание продуктов на их веб-сайте.

ПРИМЕРЫ ИЗ КОРПУСА

▪ Аффлек определенно подпадает под это описание .

▪ В общем, Питер также попросил меня записать около описаний других членов комитета управления.

▪ Однако это произошло не из-за непригодности товаров, а из-за того, что они включали товары с другим описанием .

▪ Однако W не знала, что описание вообще применялось к товарам.

▪ Она загипнотизировала собрание по соседству с описанием своего трансатлантического полета.

▪ Описание , которое я прочитал в недавнем газетном отчете, показалось мне бесконечно ироничным и странным.

Что такое описательное письмо ?. Плюс 6 способов практиковать | Рэйчел Поли

Плюс 6 способов практиковать это

Фото Дебби Хадсон на Unsplash

Описательное письмо не всегда дается легко.Некоторые романы содержат много диалогов. Другие преуспевают в описании.

У каждого свой стиль письма, у некоторых есть большие блоки текста, в то время как у других есть стремительный разговор между персонажами. Я предпочитаю диалог. Описательное письмо — это то, над чем мне нужно много работать.

Несмотря на то, что все пишут по-разному и можно больше диалога или больше описаний, оба они одинаково важны. То, что вы предпочитаете диалог, не означает, что вы можете полностью отказаться от описания.

Описательное письмо — это так, как кажется. Это письмо, которое дает четкое и яркое описание человека, места или предмета в вашей истории. Смысл описательного письма — помочь вашим читателям визуализировать все, что происходит в истории. Может быть, они сами поверят, что фигурируют в этой истории.

Есть несколько различных способов добавить описательное письмо к своим рассказам. Это может быть показано в виде повествования в абзацах или даже в диалоге, когда персонаж что-то объясняет. Вы можете использовать описательный язык в своей истории, как хотите, если она имеет смысл.

Один из способов — образный язык. Это используется для демонстрации образов с помощью метафор, смайлов, персонификации и т. Д. Это термины и навыки, которые вы узнаете на уроках английского языка еще в начальной школе. Это отличный способ описать людей и места. Приятно сравнивать и связывать одно с другим, а также придавать объектам больше глубины.

То, как вы организовываете свою историю, — это еще один способ добавить к вашим рассказам описательный текст.Он может быть разбит на блоки абзацев, вплетен в повествование или через диалог.

Использование пяти чувств придает больше глубины рассказу, чем чернила, лежащие на поверхности страницы. Необязательно использовать их все сразу, но каждый может вспомнить, как пахнет и потрескивает бекон, когда он готовится на плите.

В целом, вплетение описания в историю может быть непростой задачей, независимо от того, как вы решите это сделать. Не существует правильного или неправильного способа сделать это, и вам не нужно придерживаться одного-единственного способа показать это.В любом случае описание должно плавно перетекать между всем остальным.

Есть так много способов добавить в свои рассказы описательный текст. Если вам это дается нелегко, есть способы улучшить это и упражнения, которые вы можете выполнить, чтобы лучше понимать описание в вашем романе.

1. Практикуйте разные сценарии

Помните пять чувств, упомянутых ранее? Как вы используете свои чувства каждый день? Что вы чувствуете или слышите, когда готовите стейк на ужин? А что насчет прогулки? Есть ли запахи, странные звуки, красивые достопримечательности?

Подумайте о том, что вы делаете каждый день, и напишите о различных вещах, которые вы нюхали, слышали, пробовали, видели и трогали.Как вы можете описать эти чувства и как творчески воссоздать эти ощущения?

2. Найдите подсказки для творческого письма

2. Найдите подсказки для творческого письма

В Интернете есть множество подсказок для творческого письма. Если вы введете в Google «подсказки для творческого написания описаний», то, скорее всего, получите академические подсказки для сочинений или чего-то еще в начальной школе. Однако вы можете взглянуть на эти подсказки и изменить их в соответствии со своими потребностями. Вы также можете копнуть немного глубже и в конечном итоге найти соответствующие подсказки.

Испытайте себя, чтобы написать художественную флеш-историю, не используя диалогов. Это заставит вас использовать описательное письмо повсюду, и вы увидите свою историю с другой стороны.

3. Прочтите и перепишите

Возьмите сцену, главу или даже просто абзац из прочитанных вами книг и перепишите их. Это упражнение наверняка заставит вас мыслить нестандартно.

Есть ли в одной из ваших любимых книг страницы или две, в основном диалоги? Как вы могли бы переписать эти две страницы так, чтобы описательное письмо перевешивало диалог? Если есть страница с большим количеством описаний, как бы вы ее переписали и передали сообщение по-другому?

4.Попробуйте загадочную коробку

Это немного сложно сделать самостоятельно, но это выполнимо. Бросьте несколько вещей в коробку и, не глядя, возьмите предмет и угадайте, что это такое. Не глядя на это, опишите, что вы чувствуете. Запишите, что вы думаете об этом.

Вы легко можете это сделать, если осмотритесь в комнате дома и наугад выберете предмет для описания. Загадочная шкатулка кажется более интересной и сложной, но в любом случае работает нормально.

5. Взгляните на чужие дома

Приезжаете ли вы в гости к друзьям или семье, все мы были в нескольких домах других людей.

Когда дело доходит до письма, наблюдение за домами разных стилей и их декором становится отличным упражнением по написанию описания.

Что вам нравится в стиле и декоре? Что тебе не нравится? Что бы вы изменили? Зачем вам это менять? Как бы вы это изменили? А как насчет ваших персонажей? В каком доме они будут жить? Какой у них будет декор?

Это не только поможет вам описать пейзаж, но также может помочь вам выяснить некоторые настройки и развитие персонажа.

6. Используйте Pinterest

Pinterest — прекрасный инструмент для исследования. Да, вы можете найти подсказки для творческого письма, и да, вы можете найти идеи декора дома через Pinterest. Вы также можете найти различные способы использования описательного письма.

Существует множество инфографики по описанию различных форм глаз. Выучите термины и сложите кусочки, когда будете рассказывать свою историю.

Описательное письмо может даться некоторым писателям легко, а может и нелегко.Это нужно для вашего рассказа, и на практике это весело. В письме нет ничего по-настоящему простого, но есть разные способы попытаться овладеть навыками письма. Описательное письмо — один из тех навыков, которые необходимы для эффективного письма.

Вы можете добавить нулевое описание к своему письму и посмотреть, что придумают ваши читатели (или ваши персонажи). Кто знает, насколько хорошо это получится, но все равно писать об этом будет весело.

Счастливого письма!

Описательные эссе // Письменная лаборатория Purdue

Эта страница предоставлена ​​вам OWL в Университете Пердью.При печати этой страницы вы должны включить полное юридическое уведомление.

Авторские права © 1995-2018, Лаборатория письма и СОВ при Университете Пердью и Пердью. Все права защищены. Этот материал нельзя публиковать, воспроизводить, транслировать, переписывать или распространять без разрешения. Использование этого сайта означает принятие наших условий добросовестного использования.


Описательные эссе

Резюме:

Режимы дискурса — изложение, описание, повествование, аргументация (EDNA) — обычные бумажные задания, с которыми вы можете столкнуться на уроках письма.Хотя эти жанры подвергались критике со стороны некоторых ученых-композиторов, Purdue OWL признает широкое распространение этих подходов и потребность студентов в их понимании и воспроизведении.

Что такое описательное эссе?

Описательное эссе — это жанр сочинения, в котором студенту предлагается описать что-то — объект, человека, место, опыт, эмоцию, ситуацию и т. Д. Этот жанр поощряет способность студента создавать письменные отчеты о конкретном опыте. Более того, этот жанр предоставляет большую художественную свободу (цель которой — нарисовать яркий и волнующий образ в сознании читателя).

Может быть полезно помнить об этом простом изречении: если читатель не может четко сформировать впечатление о том, что вы описываете, попробуйте, попробуйте еще раз!

Вот несколько рекомендаций по написанию описательного эссе.

Если ваш инструктор просит вас описать вашу любимую еду, убедитесь, что вы записали некоторые идеи, прежде чем начинать ее описывать. Например, если вы выбираете пиццу, вы можете начать с записи нескольких слов: соус, сыр, корочка, пепперони, колбаса, специи, острый, плавленый и т. Д.Записав несколько слов, вы можете начать с составления описательных списков для каждого из них.

  • Используйте ясный и лаконичный язык.

Это означает, что слова выбираются тщательно, особенно с учетом их релевантности по отношению к тому, что вы собираетесь описать.

Зачем использовать лошадь , если можно выбрать жеребца ? Почему бы не использовать бурный вместо жестокий ? Или почему бы не скупой вместо дешевой ? Такой выбор формирует более устойчивый образ в сознании читателя и часто предлагает тонкие значения, которые лучше служат цели.

Помните: если вы что-то описываете, вам нужно обратиться к чувствам читателя. Объясните, как вещь пахнет, ощущается, звучит, пробует или выглядит. Украсьте момент ощущениями.

Если вы можете описать эмоции или чувства, связанные с вашей темой, вы познакомитесь с читателем на более глубоком уровне. Многие пережили сокрушительную потерю в своей жизни, или экстатическую радость, или легкое самодовольство. Воспользуйтесь этим эмоциональным резервуаром, чтобы полностью раскрыть свой описательный потенциал.

  • Оставьте у читателя четкое впечатление.

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *